Шолом Абрамович Шатайло
Шолом Абрамович Шатайло — первостроитель ЕАО.
Биография[править]
Газета "Биробиджанская звезда" 11 января 1936 года на своих страницах рассказывала о стахановском движении в области и одном из первых в Биробиджане зачинателей стахановского движения, это кузнец артели "Колесо революции" — Шолом Абрамович Шатайло. На борьбу за высокую производительность его подтолкнуло то, что кузница, где работал Шатайло отставала от сборки и надо было увеличить "поковку". В газете рассказывается, что Шолом Абрамович ничего не зная о Стаханове, начал в своей кузнице тоже стахановское дело.
"Он установил новые нормы как раз в те дни, когда по всей стране ярко загорелись искры стахановско-бусыгинского движения. Так он, первым в нашем городе, откликнулся на великий почин донецкого шахтера и горьковского кузнеца. Рядовой кустарь тов. Шатайло стал нашим первым стахановцем. На его примере лишний раз подтвердились слова товарища Сталина о том, что "стахановское движение зародилось и развернулось, ка движение идущее снизу и именно потому что оно идет снизу, оно является наиболее жизненным и непреодолимым движением современности"[1].
Стоило открыть первый номер журнала «Форпост» (1936), и кузнец-стахановец из артели «Колесо революции» все о себе рассказал сам. Записал этот рассказ, скорее всего, Сальвадор Боржес, опубликовавший очерк о Шлейме Шатайло в том же 1936 году в журнале «Трибуна» № 9.
До того, как я приехал в Биробиджан, я жил в местечке Умань и работал в артели «Металл-труд». Переезд в Биробиджан для меня оказался нелегким. Вы можете смеяться, но так оно и есть, — я, Шлейме Шатайло, стахановец артели «Колесо революции», приехал в Биробиджан «зайцем». Таки потому, что в Умани в артели «Металл-труд» я был лучшим ударником, меня не хотели посылать сюда, как посылали других, тех, кто хотел ехать.
Я и моя жена Фейга обивали пороги ОЗЕТа, умоляли, только это не помогало. Брат жены, мой шурин, который уже работал в Биробиджане, посылал письмо за письмом и звал: «Шлейме, не раздумывай, бери Фейгу и детей и приезжай!» Но меня все не отпускали из артели. Через какое-то время моя жена просто заболела от огорчения. Если ничего не помогает, то она сама уедет с детьми.
Меня тоже очень тянуло в Биробиджан. Я мечтал о новом месте, где строится новый город и целая еврейская область. Я, Шлейме Шатайло, мог помочь ее строить. Я хорошо знал о трудностях Биробиджана, о сильных дождях, о том, что река Бира взбесилась и вышла из берегов, затопив город. Только меня ничего не могло остановить. Нашлось достаточно много недоброжелателей, которые ставили палки в колеса. Они пугали мошкой, от укусов которой человек распухает и умирает на месте. Они пугали невыносимым климатом. Я слушал и делал по-своему. В мае 1932 года из Умани уезжала большая группа переселенцев, среди них были моя Фейга с детьми. Я тоже отправился к вокзалу, но окольными путями, чтобы в артели не узнали о моих планах. Зашел в вагон без билета и, чтоб они были здоровы, уехал из Умани. Первое, что я сделал в Москве, — пошел в ОЗЕТ и получил литер.
В середине июня, когда дождь в Биробиджане, похоже, дело обычное, поезд остановился на глухой станции Тихонькая. Тяжелые облака низко нависали, почти лежали на земле. Мы добрались до маленькой деревянной халупы — вокзала. Еще не успев оглядеться как следует, я услышал ворчание из угла: «Ну тебе и страна! Нас завезли в какую-то дикую глушь!». В проливной дождь, с полными башмаками воды, спотыкаясь о кусты и корни, путаясь в высокой траве, мы, наконец, добрели до места. Помещение, куда нашу семью привели, было тесное и захудалое. Это было общежитие артели «Колесо революции». Мы получили угол и одну постель на всю семью. Однако это меня мало волновало. «Ты увидишь, — сказал я Фейге, — здесь мы будем жить лучше, чем в Умани». Так и случилось, вскоре мы избавились от общежития и деревянных нар.
Я со своим старшим сыном Шолемом начали работать в кузне артели. Фейга со вторым сыном Ициком — в стройконторе. Они клали кирпич, штукатурили, пилили доски, копали канавы. Моя Фейга — ударница, ее два раза премировали. Один раз она за хорошую работу получила пальто, второй раз — трудовую грамоту. О ней писали в газете.
Кузница в артели «Колесо революции» была маленькая и старая, там были установлены пара рваных мехов, пара наковален. Меха раздувались вручную. Работало 20 человек, среди которых было несколько кузнецов. Трудились очень тяжело, иногда не только целыми днями, но и ночами. Кто тогда смотрел на время? Если нужно было, работали и ночью, и на рассвете, и круглыми сутками.
В конце лета, вернувшись с работы, я нашел Фейгу очень расстроенной. Она показала мне на нашу постель и покачала головой: «Шлейме, это не жизнь. Мы должны подумать, как обзавестись собственным углом». «Правда, — отозвался я, — здесь мы как на колесах». Мы решили, что каждый день после смены мы будем помогать строить дом для рабочих артели. Как только мы это решили, в ту же минуту я запел от радости нашу старую домашнюю песню. И я увидел, почувствовал душой, как взволнована Фейга.
Сосед-переселенец нахмурился и покрутил головой: «Смотри, как запел. Чему радуешься?» Я ответил: «А ты чего хочешь, чтобы все упало с неба? Нет, брат, мы должны подставить плечо. Будет расти город, и жизнь станет хорошей и красивой». Тот рассердился: «Я хотел бы быть не здесь, а в вагоне, который везет меня далеко от такого местного счастья».
Авраам Лямец, старый кузнец и нынешний ударник артели, упаковал вещи и приготовился ехать домой, в свой штетл. Я сказал ему: «Поезжай, поезжай, но биробиджанская земля тянет назад. Ты вернешься». А потом стал писать ему письма. Он отвечал.
Я ему писал: «Авраам, возвращайся, работы хватит для каждого». Он послушал меня и вернулся назад. Он здесь.
Я, моя жена и старшие дети — Шолем и Ицик — начали работать на строительстве дома. Мы получили-таки в нем две комнаты!
В 1933 году я работал в кузнице. Каждый день выполнял свою норму, а ночью делал болты, пруты, скобы и все, что требовалось для строительства электростанции. Это было очень трудное время. Выдавали по 200 граммов хлеба в день. Я на своей тяжелой работе получал хлеб, сахар, селедку. После рабочего дня в кузнице работал как чернорабочий: носил кирпичи для строительства Дома Советов, помогал заливать фундамент для театра и закапывал кабель для телефона и телеграфа. А ну, покажи мне здесь дом, в который я бы не вложил хоть небольшую часть своего труда! Как мы хотим видеть мир вокруг нас, так и мне хотелось увидеть новый город на месте, где была тайга. Ночью я, бывало, будил переселенцев на работу. Входил в барак и кричал: «Вставайте, кто живой!» И все, кто слышал голос, знали, это Шатайло проснулся, чтобы работать.
Все беды мы пережили. Биробиджан стал районным центром, потом постановлением правительства была провозглашена Еврейская автономная область. Нам прислали хороших, преданных руководителей. И жизнь стала легче и лучше, здоровей и радостней. Наша артель вышла в передовые. Все наши желания осуществляются. Старая кузня перестроена, механизирована. Вместо 20 человек работает уже 200! Каждый день мы выдаем готовую продукцию.
Хорошо, радостно сейчас оглядываться назад, на то, что сделано со времени моего приезда в Биробиджан. Область растет, город растет, артель растет и еще мы, простые люди, выросли.
На моих глазах поднимается красивый город, там, где была безлюдная пустынная земля, тянутся сейчас улицы. Позади моего дома, где сейчас стоит двухэтажный дом, было болото, густые кусты и высокая трава до самой железной дороги. После наводнений оставался пруд, ребятня ловила в нем рыбу.
Как я стал стахановцем? У нас в артели состоялся разговор. Нам рассказали об удивительных вещах, произошедших в стране. Рассказали о рабочих, что дают 300, 400, 500 % плана! Их имена знает теперь вся страна — Стаханов, Бусыгин, Кривонос. Но они не одни. Таких теперь сотни и тысячи.
Ну и я сказал себе: «Я, Шлейме Шатайло, лучший ударник артели «Колесо революции», восемь раз премированный, с моим 36-летним стажем кузнеца, с моими здоровыми руками, неужели я слишком слаб, чтобы тоже перевыполнить норму?!» Наутро пришел на работу, осмотрел хорошо каждую мелочь, потрогал все, что я сделал собственными руками, и решил, что вот тут нужно добавить больше угля, механизировать меха, попробовать положить в огонь пять спиц вместо трех. Пять спиц лягут на уголь, я работаю мехами, а два помощника встанут здесь с молотами.
Вечером, после рабочей смены остался проверить, сколько смогу сделать. Вместо трех колесных пар сделал девять! Я стал стахановцем!
Раз мы уже говорим, я расскажу: я впервые здесь начал жить. Мой старший сын Шолем работает в Биробиджанской машинно-тракторной станции, работает хорошо, ударник, но еще не стахановец. В 1934 году он женился. Здесь, в Биробиджане. Он неплохо зарабатывает, ему хорошо живется. Его жена и моя жена (ее свекровь) вдвоем, в одно время родили девочек. Здесь, в Биробиджане, я сразу стал и отцом, и дедом.
Самым счастливым для меня стал день, когда я слушал речь товарища Кагановича. У меня нет слов, чтобы выразить, как меня ошеломила и обрадовала мудрая речь товарища Кагановича. Я был готов сидеть всю ночь и слушать его.
Когда же прочитали телеграмму к ЦК партии и товарищу Сталину и я услышал среди имен других стахановцев свою фамилию — Шатайло, — кровь хлынула мне в голову, я невольно поднялся с места.
В феврале 1936 года артель «Колесо революции» выбрала меня и Лямеца для поездки в Хабаровск на краевой слет промкооперации. На слете я рассказывал о том, как мне удалось разрушить старые нормы. Вот так я, Шатайло из Умани, расту вместе с Еврейской автономной областью. Живу счастливо и работаю с удовольствием!
Шлейме Абрамович Шатайло, один из первых в Биробиджане зачинателей стахановского движения, стал известен всему городу и области. Если раньше кузнецы артели ковали по 6–8 осей в день, то к концу 1935 года Шатайло стал давать по 16–17 осей.
11 января 1936 года «Биробиджанская звезда» писала о том, что на днях Шатайло получил письмо от старых товарищей с Украины: «Тов. Шатайло, в нашем ОЗЕТе видели вашу биробиджанскую газету. Очень рады за тебя, что ты стал стахановцем и таким почетным человеком в городе. Желаем тебе и впредь таких же успехов»[2].
Ш.Шатайло, кузнец артели «Металлист», во время войны говорил:
«Три моих сына в Красной армии. Они пишут мне: «Отец, за нас не беспокойся. Мы будем нещадно бить немецких фашистов, гнать их с нашей земли. Ты же у горна делай свое дело. И я работаю так, чтобы моим сыновьям не было стыдно за меня»[3].
По данным сайта «Подвиг народа», Гершела Абрамовича Лямеца призвали в Красную Армию 23 мая 1942 года, с 1945 он участник войны с Японией. Награжден медалью «За боевые заслуги». Воевал и Шатайло Абрам Шлемович. Был призван 10.07.1941 года. Он был командиром расчета отдельной пулеметно-зенитной роты. Награжден двумя медалями «За боевые заслуги», двумя орденами Красной Звезды.