Циклопедия скорбит по жертвам террористического акта в Крокус-Сити (Красногорск, МО)

Памяти Пастернака (песня)

Материал из Циклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску
Александр Галич - Памяти Б.Л.Пастернака (Александр Галич в фильме "Когда я вернусь")

«Памяти Пастернака» — песня Александра Галича, посвященная поэту Борису Леонидовичу Пастернаку.

Пастернак Борис Леонидович (1890—1960) — выдающийся русский поэт. За опубликованный на Западе роман «Доктор Живаго» получил 23 октября 1958 года Нобелевскую премию по литературе. Публикация романа на Западе, а не в СССР, было расценено властями СССР как предательство родины. В результате Борис Пастернак был исключен из членов Союза советских писателей (а членство давало профессиональный статус) и подвергнут травле в газетах. Поэт не был репрессирован, как это вероятно случилось бы в подобной ситуации при Сталине, но кампания травли в печати привела к тому, что Б. Пастернак даже боялся выходить по вечерам из дачи Литфорда в Переделкино, где он проживал последние годы[1].

По свидетельству литератора Михаила Аронова в его книге «Александр Галич. Полная биография» (Александр Галич. Полная биография. 2-е изд., испр. и доп. — М.: Новое литературное обозрение, 2012.— 880 с.: ил. ISBN 978-5-86793-931-1), эта песня — одна из трёх, посвященных А. Галичем Софье Михновой-Войтенко, матери их общего сына Гриши (М. Аронов называет ещё две песни, которые А. Галич посвятил этой женщине: «Разговор с музой» и «Аве Мария»)[2][3][4].

Первые строчки песни «Памяти Пастернака» пришли Галичу 4 декабря 1966 года как раз в Переделкине, на загородной платформе, в ожидании электрички[5][6]. В тот же день была создана вся песня до конца.

Первые слушателями песни стали свои же, переделкинские литераторы.

Александр Галич (Из пеpедачи на pадио «Свобода» от 28 мая 1975 года):

Я написал стихотворение «Памяти Пастернака» — песню памяти Пастернака, и первым, кому я прочёл её, был Корней Иванович Чуковский. Он сказал: «Ну вот, теперь я вам подарю одну фотографию, она пока ещё почти никому не известна». И он принёс мне фотографию. На этой фотографии изображён улыбающийся Борис Леонидович с бокалом вина в руке и к нему склонился Корней Иванович Чуковский и чокается с ним этим бокалом. А Борис Леонидович — у него очень весёлая и даже какая-то хитрая улыбка на губах. Я спросил: «Что это за фотография, Корней Иванович?» Он мне сказал: «Это примечательная фотография. Эта фотография снята в тот день, когда было сообщено о том, что Борис Леонидович получил Нобелевскую премию. И вот я пришёл его поздравить, а он смеётся, потому что я ему, который всю жизнь свою ходил в каком-то странном парусиновом рабочем костюме, я ему рассказывал о том, что ему теперь придётся шить фрак, потому что Нобелевскую премию надо получать во фраке, когда представляешься королю».

И вот в эту фотографию, в эту сцену, через десять минут войдёт Федин и скажет, что у него на даче сидит Поликарпов и что они просят Бориса Леонидовича туда прийти. И Поликарпов сообщит ему, что советское правительство предлагает ему отказаться от Нобелевской премии. Но это случится через десять минут. А на этой фотографии, в это мгновение Борис Леонидович ещё счастлив, смеётся, и на столе стоят фрукты, которые привезла вдова Табидзе. Ей очень много помогал Пастернак, поддерживал все годы после гибели её мужа. Она прилетела из Тбилиси, привезла фрукты, весенние фрукты, и цветы, чтобы поздравить Бориса Леонидовича… Я не много раз встречался в жизни с Борисом Леонидовичем Пастернаком, но однажды он пришёл в переделкинский Дом писателей (я тогда жил там, я ещё был членом Союза писателей), пришёл звонить по телефону (у него на даче телефон не работал). Был дождь, вечер, я пошёл его проводить. И по дороге (я уже не помню даже по какому поводу) Борис Леонидович сказал мне: «Вы знаете, поэты или умирают при жизни, или не умирают никогда». Я хорошо запомнил эти слова. Борис Леонидович не умрёт никогда.[7].

Песня «Памяти Б. Л. Пастернака» по хронологии является первой в цикле «Литераторские мостки». Создавая её, А. Галич ещё не знал, что в последствии родится цикл, посвящённый памяти писателей, пострадавших от советской власти. Стихотворение во многом послужило образцом для создания остальных песен, входящих в цикл. Уже в нём заметны черты нового жанра и поэтические приёмы, свойственные «Литераторским мосткам»[6].

Эта песня стала пафосом не только против травли, устроенной советскими властями против поэта, но и против всей угнетающей тоталитарной системы. Одновременно это и песня-покаяние — за свою причастность к народу и нации[6].

Как обычно в бардовской песне, главное место отведено тексту, а мотив играет вспомогательную роль.

Структура песни включает не только авторские слова, но и цитаты стихов самого Пастернака.

Первое и единственное официальное исполнение песни произошло в марте 1968 года в Академгородке Новосибирска во время фестиваля авторской песни, проводимой клубом «Под интегралом». Именно тогда состоялся единственный публичный концерт Александра Галича в СССР[8][9]. Песня буквально взорвала аудиторию.

Галич об этом вспоминал так: «…Это был, как я теперь понимаю, мой первый и последний открытый концерт, на который даже продавались билеты»[5].

Песня «Памяти Пастернака» стала одной из самых значимых и знаковых и в творчестве А.Галича, и во всей структуре бардовской песни, и во всей неофициальной культуре советского периода.

Вместе с тем в тексте песни содержатся неправильные сведения, например: «лабухи, терзавшие Шопена» или «киевские письменники». На похоронах Пастернака выступали не «лабухи», а выдающиеся музыканты, в том числе Святослав Рихтер и Мария Юдина.

Литераторы Иван Толстой и Андрей Гаврилов отмечают эти несуразности творческим обобщением, авторской манерой[1] (см. Алфавит Инакомыслия. Александр Галич).

ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА
(Единственное, появившееся в газетах, вернее, в одной — «Литературной газете», — сообщение о смерти Б. Л. Пастернака)
Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели…
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье…
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники
На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..
И не то чтобы с чем-то за сорок —
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок —
Член Литфонда, усопший сметный!
Ах, осыпались лапы елочьи,
Отзвенели его метели…
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!
«Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела..»
Нет, никакая не свеча —
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!
А зал зевал, а зал скучал —
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!
И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу —
Голосованьем!
И кто-то, спьяну, вопрошал:
 — За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом…
Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы — поименно! — вспомним всех,
Кто поднял руку!..
«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку…»
Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул…
А над гробом встали мародёры
И несут почётный ка-ра-ул!
Переделкино,
4 декабря 1966[10]

Источники[править]