Аббагу Кесарийский

Аббагу Кесарийский — аморай в Эрец-Исраэль конца 3 и начала 4 вв., один из младших учеников р. Иоханана и товарищ р. Айми и р. Аси, принадлежит, следовательно, к 3-му поколению палестинских амораев.

Его называют обычно Аббагу из Кесареи (Кисрин), которая, по-видимому, была его родиною; образование свое он получил в Тивериадской академии, во главе которой стоял р. Иоханан (Иер. Бер., I, 4б), но он мог считать своими учителями также известного Симона б.-Лакиш и р. Иосе б.-Ханина, которых он сопровождал в их путешествиях и многие поучения которых сохранились в Талмуде в передаче Аббагу. Для того чтобы с достоинством поддерживать связи с власть имущими и этим быть полезным своему народу, Аббагу изучил также и греческий язык, которым пользовались тогда образованные римляне; впоследствии он обучал этому языку даже своих дочерей («образование, — говорил он, — украшение женщины»), несмотря на едкие нападки одного из его товарищей (Сангедр., 14а, Иер. Сота, IX, 24в).

Кроме того, Аббагу изучал также математику и другие светские науки, т. ч. к нему вполне справедливо применяли впоследствии стих Экклезиаста: «Благо тебе, если ты будешь придерживаться одного (изучения Торы), но и от другого (светских знаний) не отнимешь руки твоей, ибо богобоязненный может удовлетворять всем требованиям» (Koheleth rabba, VII, 18).

В области творчества главная сила Аббагу обнаруживалась в агаде; благодаря своему ораторскому таланту и поэтическому чутью он может считаться одним из лучших представителей этой отрасли знания. В области «галахи» — как в ритуальной ее части, так и в юридической — он не отличался особенным творчеством; ему было чужда также распространенная тогда, особенно в вавилонских академиях, изворотливость в остроумных дискуссиях пилпул); больше всего значения А. придавал усвоению и накоплению научного материала; и действительно, каждый раз, когда удавалось ему услышать какую-нибудь древнюю, дотоле ему неизвестную традицию, это было для него настоящим праздником. Рассказывают, что уже будучи главою школы в Кесарее, он посетил свою alma mater в Тивериаде. Ученики р. Иоханана, увидев его однажды с сильно раскрасневшимся лицом, заподозрили, что он выпил лишнее, и с беспокойством сообщили об этом учителю. «Будьте покойны, — ответил им тот, — Аббагу наверное услышал какую-нибудь древнюю барайту и раскраснелся от радости». Так оно и было (Иер. Пес., X, 37в).

Отличительными чертами его характера были безграничная скромность и сердечная доброта. Он был мягок и уступчив по отношению к товарищам и крайне внимателен не только к материальным интересам народной массы, но и к ее нравам и обычаям. В его частых путешествиях он при исполнении религиозных обязанностей всегда придерживался тех правил, какие были установлены в том или другом городе, хотя бы это и не всегда согласовалось с его личным мнением (Иер. Берах., VIII, 12в). Даже на докучливые приставания к нему христианствующих евреев (минеев) он никогда не позволял себе грубости в ответах, а всегда отделывался добродушными шутками, если вопрос не заслуживал серьезного ответа (ср., напр., Сукка, 48б).

Указанные черты характера в соединении с материально независимым положением и весьма представительной наружностью сделали Аббагу самым любимым и наиболее популярным человеком своего времени, хотя в учености он уступал многим из своих товарищей. — Следующие эпизоды из жизни А. наглядно иллюстрируют его удивительную скромность и доброту: По получении им ученой степени «рабби» ему сделано было весьма лестное предложение — занять место главы одной видной школы, но он отказался от места в пользу своего товарища р. Аббы из Акко, мотивируя свой отказ тем, что тот-де гораздо достойнее его. Помимо скромности, тут была еще одна более важная причина. Место это было связано с некоторыми материальными выгодами, а р. Абба из Акко был беден и обременен долгами (Сота, 40а).

Поселившись в Кесарее, Аббагу часто объезжал города Палестины и даже соседних стран для поучения и регулирования религиозных дел еврейских общин. Во время одного из таких путешествий ему случилось встретиться в каком-то городе с другим странствующим ученым, р. Хией б.-Абба. Последний читал публичные лекции на серьезные галахические темы, Аббагу же произносил популярные агадические проповеди. Публика, разумеется, вся повалила к Аббагу, аудитория же р. Хии почти опустела. Это подействовало на последнего удручающим образом, и он сильно упал духом. «Я расскажу тебе маленькую притчу, — сказал ему Аббагу в утешение: — в один город съехались два купца; один торговал жемчугом и драгоценными камнями, а другой — дешевым галантерейным товаром. У кого, думаешь ты, было больше покупателей? Разумеется, у второго». Брат того же р. Хии, Симон б.-Абба, проживал долгое время в Дамаске и вследствие этого не успел при жизни р. Иоханана получить от него ординацию на звание «рабби». Приглашая Симона прибыть в Кесарею для получения от него этого звания и чувствуя, что тот будет огорчен, что получит ординацию не от своего старого учителя, а от сравнительно молодого товарища, Аббагу вложил в письмо несколько своих седых волос и написал ему: «Ради этих седин встань и гряди в землю Израильскую… О, если бы кто-нибудь мог снять прах с очей р. Иоханана, чтобы он увидел несправедливость судьбы: Аббагу, который едва годился в сандалии для его ног, получил ординацию, а р. Симон, который мог бы быть чалмою для головы его, не получил ее» (Иер. Бикур., III, 63д).

Родной город Аббагу, Кесарея, был резиденцией римского проконсула и местопребыванием хорошо организованной христианской общины, которая в то время (конец 3 в.) уже больше не скрывалась, а напротив, для пропаганды своего учения даже пользовалась поддержкой власти. В том же городе издавна существовала Талмудическая академия, основанная учеником редактора Мишны, р. Гошаией, по смерти которого она, по-видимому, пришла в упадок. Аббагу восстановил эту Академию, поместив ее в древней, так называемой «революционной синагоге», которая еще у Иосифа Флавия упоминается как гнездо, где постепенно зародилась и созрела великая революция против римлян, окончившаяся полной потерей евреями государственной независимости («Иуд. войн.», 2, 14, § 3).

Так как в то время евреи еще пользовались полной судебной автономией и только для применения уголовных наказаний обязаны были испрашивать разрешения проконсула, то Аббагу был избран также и судьею, а судебным местом служила упомянутая «революционная синагога» (Иер. Берах., III, 6а; Иер. Назир, VII, 56а; Иер. Санг., I, 18а). Умный и светски образованный Аббагу вскоре нашел доступ к проконсульскому двору, где стал желанным гостем. Своим влиянием при дворе он не преминул воспользоваться для удовлетворения разного рода ходатайств, с которыми обращались к нему из разных общин Палестины; таким образом он, сам того не желая, стал фактически главою палестинского еврейства, тем более что патриархат, бывший наследственным в доме Гиллеля, окончательно потерял в то время свой престиж и влияние.

Современного Аббагу патриарха Гамлиила IV прямо называли «маленьким человеком» (Иер. Абода Зара, I, 39б); по крайней мере, в доме проконсула считали А. единственным представителем еврейского народа, и каждый раз, когда А. приходил туда из синагоги, придворные рабыни, по тогдашнему церемониалу, встречали его следующим приветствием: «Учитель своего народа, предводитель своей нации, лучезарное светило, да будет приход твой благословен миром» (Кетуб., 17а).

Единственными противниками его были христианствующие евреи (минеи), видевшие в его красноречивых проповедях опасность для своей собственной пропаганды среди евреев; но и между ними у него были друзья, при случае оказывавшие ему услуги. Так, напр., христиане, занимавшиеся в Кесарее сбором податей, освободили прибывшего из Вавилонии р. Сафру только потому, что А. рекомендовал его им как великого ученого (Абода Зара, 4а).

Характерен следующий случай, по поводу которого Аббагу должен был употребить все свое влияние при дворе проконсула: главы Тивериадской академии после р. Иоханана, р. Айми и р. Аси приговорили некую Тамару к телесному наказанию, на что не имели права без разрешения проконсула. Ta пожаловалась последнему, и судьям угрожало взыскание. Они обратились к Аббагу, прося его заступничества. И вот в Талмуде сохранился текст письма Аббагу, в котором он извещает своих друзей, что ему удалось склонить на их сторону трех риторов, но Тамара упорствует в своих жалобах, а все попытки его умилостивить ее не имеют успеха. Интересен замысловатый слог письма, написанного на древнебиблейском языке. Имена собственные риторов переведены буквально с древнегреческого языка на язык еврейский (так, напр., Εὔτοχος — טוב ילד‎, Εὐμαθής — טוב למד‎), что вместе с умышленной вычурностью слога делало содержание письма загадочным и непонятным для непосвященных. Это было сделано, по-видимому, из опасения, как бы письмо не попало в руки недоброжелателей и не повредило делу. По этому документу, как и по другим сохранившимся письмам, Аббагу надо признать творцом того своеобразного еврейского стиля, который представляет как бы пеструю мозаику из стихов и полустихов Св. Писания, более или менее искусно пригнанных для выражения желанной мысли автора, стиля, которым в продолжение Средних веков и вплоть до наших дней так часто злоупотребляли многие из еврейских писателей.

Высокое положение, которое занимал Аббагу, не помешало ему понимать и достойно оценивать благородные движения человеческой души в самых низменных слоях народной массы. Характерен следующий рассказ Талмуда: у евреев был обычай, по которому в случае засухи и предстоявшего голода объявлялся пост и устраивалось публичное (на городской площади) молебствие о ниспослании дождя, причем в молельщики перед аналоем избирали обыкновенно особенно благочестивого и наиболее почтенного человека в общине. Однажды в ночь перед таким постом Аббагу приснилось, будто некий Пентекако (прозвище это по-гречески означает «пятигрешный») стоит перед аналоем и молится за народ. Сон этот поразил А. Пентекако служил у танцовщиц легкого поведения, убирал их театр, носил за ними платье в баню и, кроме того, исполнял должность клоуна, танцуя и играя на свирели. Аббагу призвал его и спросил: «Что доброе совершил ты в своей жизни?» — «Однажды, — ответил тот, — я убирал театр и увидел, как пришла молодая женщина, стала позади колонн и горько заплакала; на мой вопрос, почему она плачет, она объявила, что муж ее заточен в темницу и она решилась продать себя, чтобы на вырученные деньги выкупить мужа. Я продал тогда свою постель и покрывало и отдал деньги этой женщине, сказав: возьми и выкупи твоего мужа, но не предавайся греху». Услышав это, Аббагу воскликнул: иди к аналою, ты вполне достоин молиться за нас (Иер. Таан., I, 64б).

При всей своей гуманности Аббагу также не избег, однако, великой исторической ошибки, совершенной его современниками: при его участии произошел окончательный разрыв между двумя единокровными, в одного Бога верующими племенами, между евреями и самарянами. Вражда, собственно, существовала и раньше, еще со времен возвращения евреев из вавилонского плена, когда желание самарян принять участие в восстановлении иерусалимского храма было отвергнуто Зерубабелем и его сподвижниками; но эта вражда то уменьшалась, то вновь обострялась под влиянием различных исторических моментов.

При Аббагу caмаряне, несмотря на строгое соблюдение ими Моисеева закона, были окончательно извергнуты из лона еврейства и в ритуальном отношении приравнены к язычникам. Случилось это так: Аббагу послал одного из своих учеников купить вино в Самарии; там нашел его один старец, который сказал ему, что самаряне не соблюдают законов Моисея. Ученик сообщил об этом Аббагу, а тот представителям Тивериадской академии р. Айми, р. Аси и р. Хии; после расследования вопроса они сообща решили, что отныне самаряне должны считаться настоящими язычниками. Когда кесарийские самаряне обратились с упреком к Α.: «Ваши предки всегда пользовались нашими съестными продуктами и напитками; отчего вы не хотите пользоваться ими?» — тот кратко ответил: «Ваши предки соблюдали закон, вы же от него отступились» (Хул., 6а; Иер. Абода Зара, V, 44д). В чем выражалось это отступление от закона, так и не выяснено, потому что Талмуд приводит слишком много разноречивых мнений по этому поводу.

Для полной характеристики Аббагу приведем здесь некоторые из его изречений: 1) Будь всегда среди преследуемых, а не среди преследующих; из всех птиц небесных наиболее преследуемая — голубь, и из всех птиц небесных один лишь голубь был удостоен быть принесенным в жертву на алтарь Божий (Баба Кама, 93а). — 2) Мир держится заслугами тех, которые по скромности своей ведут себя так, как будто их и нет (Хул., 89а). — 3) И праведнику недоступна та высота, какой достигает грешник своим покаянием (Санг., 99а). — 4) Иди и смотри, как неразумно поступает судья-взяточник. Заболел человек глазами и все готов отдать врачу в надежде, что тот его вылечит; а тут судья берет деньги с тем, чтобы стать слепым, ибо сказано (Исход, 23, 8): «Мзда ослепляет зрячих» (Кетуб., 105а). — 5) Будьте святы, ибо свят Я, Господь Бог ваш (Левит, 29, 2). Человеку, который избран стоять во главе народа, Бог говорит: Я называюсь святым, и ты отныне называешься святым; но если ты не чувствуешь в себе всех свойств божественной святости, то уже лучше откажись от власти (Pesikta rabba, 22). — 6) Не внушай страха своим домочадцам; из-за этого выдающиеся люди становятся порою жертвой обмана (Гитт., 7а). — 7) «Ты убьешь человека», — воскликнул Аббагу , увидев однажды, как кто-то в ссоре замахнулся палкой на другого. — «Но разве этой палкой можно кого-нибудь убить?» — «Да, но ты не видишь, что позади тебя стоит бес с железным ломом в руках; ты ударишь своего ближнего палкой, а бес тут же ударит его ломом» (Bemidb. rabba, 12). — 8) «Ищите Господа там, где Его можно найти» (Иеб., IV, 6). — «Где можно найти Бога? В синагогах и в школах» (Иер. Берах., V, 8д). — 9) Христианин настойчиво спрашивал р. Аббагу: «Когда же придет ваш Мессия?» — «Когда вы все будете погружены во мрак», —ответил тот. — «Ты нас проклинаешь?» — «О нет, я только повторяю слова пророка (Исаии, 60, 2): „Вот мрак покрывает землю, и народы окутаны мглою, а над тобою воссияет Господь, и слава Его проявится на тебе“ (Санг., 99а). — 10) Сказано: „Я первый, Я последний и нет Бога, кроме Меня“ (Исаия, 46, 6). Я первый, ибо нет у Меня отца; Я последний, ибо нет у Меня сына; и нет Бога, кроме Меня, ибо у Меня нет брата» (Schemoth rabba, 29). — 11) Сказано: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот оно весьма хорошо» (Бытие, 1, 31). Из этого следует, что Бог и раньше многократно создавал миры и разрушал их, пока не создал последнего мира. Он как бы говорит: вот этот Мне нравится, а те Мне не нравились" (Bereschith rabba, 3).

У Аббагу было три сына: Ханина, Зеира и Абими. О первом рассказывают, что в молодости он был послан отцом в Тивериаду, чтобы учиться в тамошней Академии, но он вместо науки усердно занялся благотворительными делами, особенно погребением мертвых. Узнав об этом, отец писал ему: «Разве из-за недостатка у нас в могилах послал я тебя в Тивериаду? Давно решенный вопрос: наука предшествует благотворительности» (Иер. Хагига, I, 76б). Третий сын, Абими, не удостоился звания «рабби», хотя в вавилонском Талмуде он часто цитируется, как большой знаток древних Барайт. Все 5 сыновей последнего получили ординацию еще при жизни деда, Аббагу, умершего в глубокой старости. Из разных легенд о смерти Аббагу, ходивших в народе, заслуживает внимания следующая: «Когда умер Аббагу, колонны кесарийских общественных зданий проливали слезы». Интересно, что современник Α., Евсевий, епископ Кесарийский, в своей истории христианской церкви также рассказывает о проливании слез колоннами по поводу гонений, воздвигнутых тогда на христиан.