Философия оракулов

Материал из Циклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску

Философия оракулов — термин, введенный Карлом Поппером для обозначения стиля философствования, сходного с манерой предсказания будущего, используемой оракулами при отправлении религиозных культов, или медиумами в сеансах магии. Идея метода состоит в том, чтобы запутать или зачаровать слушателя нарочито туманным, часто поэтичным или наукообразным языком, создавая у него впечатление труднопостижимой глубины и величественности и провоцируя комплекс вины за недостаточное понимание сказанного.

Происхождение[править]

Поппер отмечает, что в определенной мере эта манера производить впечатление на слушателя существовала в философии всегда, в частности он обсуждает роль Платона и Аристотеля в её становлении, отмечает её значение в средневековой схоластике, а в Новое Время её расцвет относит к 19 веку в Германии:

Аристотель настаивал на том, что демонстрация (или доказательство) и определение являются двумя фундаментальными методами приобретения знаний. Рассмотрим сначала концепцию доказательства. Она привела к ряду попыток доказать больше, чем вообще можно доказать. Средневековая философия полна такой схоластики, и эта же тенденция может быть прослежена в европейской философии Нового времени вплоть до Канта. Вместе с тем кантовская критика всех попыток доказательства бытия Бога привела к романтической реакции Фихте, Шеллинга и Гегеля. Эта новая тенденция состояла в том, чтобы вообще не принимать во внимание доказательства, а вместе с ними все остальные виды рациональной аргументации. С легкой руки романтиков в моду вошел новый вид догматизма как в философии, так и в науках об обществе. Его формула: прими или оставь в покое. Этот романтический период философии оракулов, названный А. Шопенгауэром «веком нечестности», описывается им следующим образом: «Честность, дух научного исследования, совершаемого вместе с читателем, — все, что пронизывало труды предшествующих философов, теперь полностью исчезло. Каждая страница сочинений новых, так называемых, философов свидетельствует о том, что они пытаются не научить, а зачаровать читателя»[1]

Примеры[править]

Типичным примером этого стиля считаются труды Г. В. Ф. Гегеля, у которого в связи с этим часто цитируется сочинение «Философия природы», удобное тем, что содержит рассуждения о предметах и явлениях, широко известных и хорошо изученных наукой. В частности, яркими иллюстрациями являются гегелевские характеристики времени

«§ 257 Но отрицательность, относящаяся к пространству в качестве точки и развивающая в нём свои определения как линия и поверхность, существует в сфере вне-себя-бытия одновременно и для себя; она полагает вместе с тем свои определения в сфере вне-себя-бытия, но при этом являет себя безразличной к спокойной рядоположности точек пространства. Положенная таким образом для себя эта отрицательность есть время.»[2]

света

§ 275 Первой качественной материей является материя как чистое тождество с собой, как единство рефлексии-в-самое-себя; она следовательно, есть лишь первое проявление, которое ещё абстрактно. Так как она налично суща в природе, то она есть отношение с собой как самостоятельная по сравнению с другими определениями тотальность. Эта существующая всеобщая самость материи есть свет, как индивидуальность она есть звезда, а последняя как момент некой тотальности есть Солнце.[2]

математических понятий

§ 256… Что линия не состоит из точек, а поверхность не состоит из линий, это вытекает из их понятия, так как линия есть скорее точка как сущая вне себя, а именно как относящаяся к пространству и снимающая себя, а поверхность есть точно так же снятая, сущая вне себя линия. Точка представлена здесь как первое и положительное, и мы исходим из неё. Но можно изобразить дело обратным образом, поскольку пространство на самом деле есть положительное, поверхность же есть первое отрицание, а линия — второе отрицание, которое, однако, как второе отрицание есть по своей истине относящееся к себе отрицание, точка.[2]

и другие. При отчетливой доле абсурда в этих суждениях, они нефальсифицируемы, то есть их невозможно опровергнуть ни экспериментальным, ни логическим путем. Это достигается следующими средствами:

  • туманностью формулировок,[a]
  • их напускной запутанностью,[b]
  • претензией на использование специальной логики, отличной от общепринятой, которая, однако, не формализуется.

Как следствие, даже в последнем из приведенных примеров, в котором речь идет о сугубо математических объектах (точка, линия, поверхность), для проверки высказываний о которых не требуется проведения экспериментов, а достаточно просто логического анализа, конкретное утверждение — «линия не состоит из точек» (нелепое с точки зрения математика) — становится нефальсифицируемым из-за ссылок автора на «специальную логику, отличную от математической», правила которой (по контрасту с обычными правилами логики[3]) явно не описываются[c].

Это типично для философии оракулов. Поскольку целью метода является не объяснение, а воздействие на слушателя (читателя), сторонниками этого стиля, как правило, проводится тщательная работа по устранению любых элементов фальсифицируемости из своих построений, то есть любых утверждений, которые можно было бы опровергнуть (экспериментально или логически, если не сейчас, то в будущем). Поппер считает, что вместе с этим устраняется и содержательность предлагаемого знания, теория утрачивает научность.

Представителями этого метода, помимо средневековых схоластов[d] и Гегеля, считаются современники Гегеля Гердер, Фихте, Шеллинг, а также его последователи (в использовании стиля) — Маркс[e], Энгельс и другие. Разумеется, этот стиль доминирует в оккультизме.

Отзывы современников[править]

Иммануил Кант застал самое зарождение этой моды в Германии. В своем отзыве на работу Гердера «Идеи к философии истории человечества» Кант так охарактеризовал этот стиль:

…не останавливающийся надолго широкий взгляд, проницательность, способная всегда найти аналогии, а в применении их — смелое воображение, связанное с умением располагать при помощи чувств и ощущений к своему предмету, который он все время держит в туманной дали. В этих чувствах и ощущениях мы скорее угадываем большое содержание мыслей или многозначимые намеки, чем холодное рассуждение… Синонимы предлагаются в качестве объяснений, а аллегории выдаются за истины.[1]

Артур Шопенгауэр в своей критике Гегеля и других представителей этого подхода гневно писал:

Конечно, непостижимо и терпение публики, которая читает из года в год бормотанье пошлых философов-ремесленников, не взирая на мучительную скуку, покрывающую его густым туманом, — читает, читает, а мысли все нет: писака, которому самому не преподносилось ничего ясного и определенного, нагромождает слова на слова, фразы на фразы и все-таки ничего не говорит, ибо ему нечего сказать, и он ничего не знает, ничего не думает, и тем не менее хочет говорить и потому выбирает свои слова не с тем, чтобы удачнее выразить свои мысли и выводы, а с тем, чтобы половчее скрыть их отсутствие. Такого рода продукты однако печатаются, покупаются и читаются, — и так дело идет уже целые полвека, причем читатели и не замечают, что они, как говорится по-испански, papan viento, то есть глотают пустой воздух. впрочем, в видах справедливости, я должен упомянуть, что для поддержания в ходу этой мельницы часто применяют ещё очень своеобразную уловку, изобретение которой надо отнести на долю господ Фихте и Шеллинга. Я разумею хитрый прием — писать темно, то есть непонятно: вся суть заключается собственно в таком преподнесении галиматьи, чтобы читатель думал, будто — его вина, если он её не понимает; между тем писака очень хорошо знает, что это зависит от него самого, так как ему прямо нечего сообщить действительно понятного, то есть ясно продуманного. Без этой уловки господа Фихте и Шеллинг не могли бы поставить на ноги свою лже-славу. Но, как известно, никто не прибегал к этой уловке с такой отвагой и в такой мере, как Гегель.[4]

Влияние на историю[править]

Карл Поппер видит роль этой манеры философствования в истории в создании идеологического базиса тоталитаризма:

Мое обращение и к Платону, и к Аристотелю продиктовано стремлением показать ту роль, которую они играли в формировании и развитии историцизма и в борьбе против открытого общества, а также продемонстрировать их влияние на проблемы нашего собственного времени — на становление философии оракулов, в частности, философии Гегеля — отца современного историцизма и тоталитаризма.[1]

Примером влияния этой моды считается перенятый у Гегеля Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом стиль философствования, послуживший инструментом при создании диалектического материализма. Другой пример — роль философии Гердера и Фихте в оформлении немецкого национализма.

См. также[править]

Примечания[править]

a.^ В частности, в отличие от того, например, как это делается в математике, где новые понятия либо вводятся аксиоматически, либо определяются с помощью понятий, уже введенных ранее аксиоматически, Гегель нигде ясно не объясняет смысл используемых им терминов «отрицательность», «рефлексия», «сущая вне себя» и других.
b.^ См. для сравнения ниже примечание [e].
c.^ См. также полилогизм.
d.^ Средневековая схоластика критиковалась в последующие эпохи за стиль, в котором объяснение подменяется сравнением с претензией на поэтичность. Типичный пример — беседа короля Италии Пипина с ученым того времени Алкуином:

Пипин. Что такое буква?

Алкуин. Страж истории.

Пипин. Что такое слово?

Алкуин. Изменник души.

Пипин. Что рождает слово?

Алкуин. Язык.

Пипин. Что такое язык?

Алкуин. Бич воздуха.

Пипин. Что такое воздух?

Алкуин. Хранитель жизни.

Пипин. Что такое жизнь?

Алкуин. Для счастливых — радость, для несчастных — горе, ожидание смерти.

Пипин. Что такое смерть?

Алкуин. Неизбежное обстоятельство, неизвестная дорога, плач для оставшихся в живых, приведение в исполнение завещаний, разбойник для человека.

Пипин. Что такое человек?

Алкуин. Раб старости, мимо проходящий путник, гость в своем доме.

Пипин. На кого похож человек?

Алкуин. На сферу.

Пипин. Как помещен человек?

Алкуин. Как лампада на ветру. [5]

e.^ Работы Карла Маркса, в частности, «Капитал», отмечены (перенятым через Гегеля) отчетливым схоластическим влиянием:

В производстве сюртука в форме протяжного труда действительно затрачена человеческая рабочая сила. Следовательно, в нём накоплен человеческий труд. С этой стороны сюртук является «носителем стоимости», хотя это его свойство и не просвечивает сквозь его ткань, как бы тонка она ни была. И в своем стоимостном отношении к холсту он выступает лишь этой своей стороной, то есть как воплощенная стоимость, как стоимостная плоть. Несмотря на то, что сюртук выступает застегнутым на все пуговицы, холст узнает в нём родственную себе прекрасную душу стоимости. Но сюртук не может представлять стоимости в глазах холста без того, чтобы для последнего стоимость не приняла формы сюртука. Так индивидуум А не может относиться к индивидууму В как к его величеству без того, чтобы для А величество как таковое не приняло телесного вида В, — потому-то присущие величеству черты лица, волосы и многое другое меняются с каждой сменной властителя страны.

Следовательно, в том стоимостном отношении, в котором сюртук образует эквивалент холста, форма сюртука играет роль формы стоимости. Стоимость товара холст выражается поэтому в теле товара сюртук, стоимость одного товара — в потребительной стоимости другого. Как потребительская стоимость, холст есть вещь, чувственно отличная от сюртука; как стоимость, он «сюртукоподобен», выглядит совершенно так же, как сюртук. Таким образом, холст получает форму стоимости, отличную от его натуральной формы. Его стоимостное бытие проявляется в его подобии сюртуку, как овечья натура христианина — в уподоблении себя агнцу божию.[6]

Источники[править]

  1. 1,0 1,1 1,2 К.Поппер. Открытое общество и его враги.
  2. 2,0 2,1 2,2 Г. В. Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук. Т.2.
  3. П. С. Новиков. Элементы математической логики. М.: Наука, 1973.
  4. А.Шопенгауэр. «Об университетской философии»
  5. История средних веков. Хрестоматия. Москва: Просвещение, 1988., Т.1, с.105-106.
  6. Карл Маркс. Капитал.

Литература[править]

  • Поппер, К. Открытое общество и его враги. Т. 1—2. — М., 1992.
  • John Lewis, Ideas and consequences, Science and Society, Vol. 14, No. 1, Winter, 1949/1950, pp. 68-76.
  • Kenneth E. Bock, The Social Scientist in the ‘Open Society’, American Journal of Economics and Sociology, Volume 10, Issue 2, pp. 211—219, January 1951.
  • Alasdair MacIntyre, A perspective on philosophy. Social Research, Vol. 38, No. 4, Critical Perspectives on the Social Sciences (WINTER 1971), pp. 655—668.
  • Frans H. Van Eemeren, Rob Grootendorst. Rationale for a pragma-dialectical perspective, Argumentation, May 1988, Volume 2, Issue 2, pp. 271—291.
  • M Bunge, The Seven Pillars of Popper’s Social Philosophy, Philosophy of the Social Sciences, December 1996, vol. 26, no. 4, pp. 528—556 http://pos.sagepub.com/content/26/4/528.short
  • Critical approaches to science and philosophy, M.Bunge, ed., Transaction Publishers, 1999.
  • Ian Carter, Practical Wisdom, The Philosophers' Magazine, Issue 49, 2nd quarter 2010, pp. 44-47.
  • Frank N. Magill, ‎Ian P. McGreal. World Philosophy: Essay-Reviews of 225 Major Works, Salem Press, 1982.