Неизвестная (картина)

Материал из Циклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску
Неизвестная (картина Ивана Крамского, 1883 г.)

«Неизвестная» — картина русского художника-передвижника Ивана Николаевича Крамского.

Время создания: 1883 год[1].

Место создания: Петербург, Российская империя.

Размер картины — 75,5×99 см[2].

Холст, масло.

Жанр: портрет.

Стиль: реализм.

Современное местонахождение: Третьяковская галерея, Москва, Российская Федерация.

Хотя официально название полотна «Неизвестная», в народе его также называют «Незнакомка»[3][4][5], хотя это и неправильно.

Это одна из самых известных картин художника[3], а по некоторым уверениям — самая известная его картина[6], свидетельствующая о достижении художником веской материальной достоверности[2].

Время создания[править]

Иван Крамской. «Неизвестная»
Искатели. В поисках "Неизвестной"

Одно их самых известных произведений художника — картина «Неизвестная» — появилась в 1883 году, когда Иван Крамской — признанный мастер, один из ведущих художников России. За двадцать лет до того он стал организатором нового течения в русской живописи — Товарищества Передвижников[7]. Основной принцип этого направления был один — отход от академических форм и олицетворение в своем творчестве жизни в ее реалиях. И эти двадцать лет творчества показали всю правоту выдающегося художника.

Крамской получил известность как портретист, и многие известные люди времени обращались к нему живописать свои портреты, за которые, кстати, художник брал немалые гонорары[7]. Даже императорская семья пригласила именно его запечатлеть свои исторические лица[8].

Полотна художника неизменно привлекают к себе внимание. Не осталась публика равнодушна и к картине «Неизвестная». 24 марта 1883 года писатель Петр Боборыкин сообщал в «Биржевой газете» о появлении в стольном граде «Неизвестной»: «Дама в коляске, в час прогулки по Невскому, от трех до пяти часов пополудни, в бархатном платье с мехом, с величавой смуглой красотой полуцыганского типа…»[7]. Это был отклик на открытие 11-й выставки передвижников[6], состоявшееся 2 марта 1883 года в здании Академии наук[2].

Восторгам по поводу новой картины известного художника не было конца[2]. Однако были и иные мнения. Собиратель художественной галереи Павел Михайлович Третьяков тоже стоял среди восторгавшихся зрителей вернисажа. Он, купивший и выставивший в своей галерее множество произведений И. Крамского, постоял, посмотрел и — уехал[2][7]. А потом признался художественному критику В. Стасову, что предыдущие работы Крамского ему нравились больше[6].

Крамской тоже решил удалиться с выставки и вернуться позже, в конце дня, однако толпа фанатов окружила его, подняла на руки и триумфально несла на руках[4][2], попутно, правда, забросав вопросами: кто эта дама? Художник отнекивался: «Придумал», — отвечал он[7]. Так больше ничего от него и не добились.

Через несколько месяцев картина «Неизвестная» с не меньшим успехом опять появилась на выставке в Санкт-Петербурге — на сей раз 21 июля 1883 года на вернисаже Ивана Крамского[9], и опять привлекла внимание и скандальное отношение.

Что же такое столь неоднозначное и скандальное увидели зрители 19 столетия в этом женском портрете?

Сюжет[править]

Картина представляет собой портрет молодой женщины, стремящейся к высшему обществу из так называемого полусвета[5], проезжающей зимой в открытой коляске по Петербургу[6]. О ее социальном статусе красноречиво заявляет всё: и одежда, и несколько надменный взгляд, и весь роскошный облик этой дамы: она сидит в открытом экипаже в центре Петербурга — столицы Российской империи — на Аничковом мосту[4] возле Невского проспекта; на заднем плане слева виден Аничков дворец, справа — императорский Александринский театр. Одета женщина по последнему писку моды 80-х годов 19 столетия: это и шляпка «Франциск» (небольшая бархатная шляпка с белыми перьями), и пальто «Скобелев», отороченное соболями и лентами (выдающийся русский полководец Михаил Дмитриевич Скобелев был необычайно моден у светских дам Петербурга, а его неожиданная смерть, последовавшая в 1882 году, и романтическая история, связанная с этим (по Петербургу ходили слухи, что генерал скончался в постели известной проститутки, что действительно имело место быть и что усиленно скрывалось официальными органами, и всё новые слухи обрастали всё большими несусветными подробностями), ввергло его имя в еще большую моду, и последние писки моды назывались его именем), дорогие кожаные перчатки, золотые браслеты[6] и т. д. Специалист по истории костюма Р. Кирсанова отмечает: «Модный наряд героини И. Н. Крамского свидетельствует о наличии средств следовать за рекомендациями журналов, но ничего не может сказать об истинном положении дамы в обществе… Она не принадлежит к высшему свету, — кодекс неписаных правил исключал строгое следование моде в высших кругах общества. Во второй половине XIX века аристократическая дама уже не могла диктовать моду остальным — купечество располагало большими средствами — так выработался особый, несколько старомодный стиль, отличающий принадлежность к родовой аристократии» (Кирсанова Р. Костюм в русской художественной культуре // Вопросы искусствознания. 1997. № 1 (X). С. 487)[2].

На портрете — модная капризная столичная красотка[1], обольстительная, сексуально чувственная[6][5][2], абсолютно безнравственная, знающая себе цену и мало интересующаяся кем бы то ни было и чем бы то ни было еще. Фон картины — это фон ее жизни: дворцы, театры, прогулки по Невскому проспекту… Есть и еще одна деталь, мало понятная современному зрителю, но хорошо понимаемая петербуржцами в 19 веке и создающая явный намек на социальный статус сидящей в экипаже красавицы: к Аничкову дворцу примыкает Александринский сквер, где собирались, несмотря на строгие запреты полиции, дорогостоящие, до 15 рублей (!!! — не сравнивать с современными ценами), проститутки[2]. Эти сугубо петербургские детали местонахождения художником выписаны без подробностей, эскизно, но при этом остро узнаваемо[6]. Столичные проститутки, по свидетельству доктора Ильи Конкаровича (1874—?), занимавшегося в XIX веке исследованием проституции, весьма неплохо ценились, их месячный доход составлял от 250 до 1000 рублей[10][11]; вот данные месячного заработка в Петербурге конца 19 века: проститутки имели от 250 до 1000 рублей; прислуга получала 12 рублей, работница текстильной фабрики — 20 рублей, рабочий высшей категории — 100 рублей, а младший офицер — 120 рублей[10]. Так что — материальный стимул очень поддерживал в минуты морально-нравственных страданий (если они вдруг появлялись) и рождал презрение к нищим и их мелким заработкам. Именно такая дама, уверенно поглядывающая на прохожих из зимней коляски, и представлена на портрете Крамского. А сам зимний воздух выпестован Крамским удивительно лаконично и виртуозно — розоватой дымкой, от которой буквально веет ощущением мороза.

Однако тут же следует отметить, что портрет женщины и петербургский фон словно бы и не связаны друг с другом, настолько разными красками они написаны. Особенности композиционного построения подметила современный искусствовед Н. А. Дмитриева: «Фигура женщины смотрится силуэтом, словно вырезанным и наложенным на фон, но никак с этим условно-розоватым фоном не связанным. Видно, что фигура написана в комнате, а фон улицы просто прибавлен и нет даже попытки дать пленэрное решение» (Дмитриева Н. А. Краткая история искусств. Вып. III. Страны Западной Европы XIX века; Россия XIX века. — М.: «Искусство», 1993. С. 242.)[2].

Этюд к картине, 1883 г. (Прага, Чехия)

Через много лет после написания этой картины в одной из частных чешских коллекций был обнаружен этюд к ней[6]. Женщина на нем выглядит высокомерной и грубой, она взирает с вызовом и явственно нагла и вульгарна, ее деятельность и статус не оставляют никаких сомнений[2] — дорогая проститутка или содержанка богатого нувориша или его праздного сыночка. Это дало повод утверждать, что художник вынашивал замысел создать обличительный портрет этакой столичной дамочки. Однако в окончательном варианте Крамской смягчил черты, и внешность приобрела более благородные манеры[3]. Тем страшней и беспринципнее явился образ.

Тем не менее высокомерие и презрительность в отношении к окружающим в облике своей героини художник оставил. Критик В. Стасов увидел именно обличительный пафос произведения; он называл эту картину «Кокотка в коляске»[3][6] и считал ее критической, нравственно разоблачительной[2], изображающей наглую барыньку — пустую, взбалмошную и, так сказать, далекую от страданий и нужд народа — тема народничества действительно была очень популярна в те годы в России, вечно ожидающей и жаждущей каких-либо социальных изменений. Тот же В.Стасов продолжал: «Неизвестно: кто эта дама, порядочная или продажная, но в ней сидит целая эпоха»[6]. Это был новый российский социальный типаж: женщина-вамп, женщина-хищница. Она одновременно и страшна, и беззащитна в обществе таких же социальных типажей. И этот типаж нес новые ценностные социальные ориентиры[2], не вписывавшееся в рамки ставшего хрестоматийного образа юной прелестной девы. Критики демократического направления вторили В. Стасову, П. М. Ковалевский восклицал: «Разве это не одно из исчадий больших городов, которые выпускают на улицы женщин презренных под их нарядами, купленными ценою женского целомудрия. Портрет действительно обличительного свойства. И за такое обличение художнику спасибо»[2].

Впрочем, мнение В. Стасова об этой картине не единственное. Если критики 19 века были более настроены критически-демократически — в угоду времени, то более поздние поколения увидели в произведении И. Крамского в первую очередь внешнюю женскую притягательность и преклонение перед красотой[1][7] — и в этом петербургской моднице 19 века действительно не откажешь.

Сегодняшние зрители, не отягощенные знаниями истории собственного государства, но исполненные патриотизма, видят в портрете «Неизвестной» красивую петербургскую даму 19 века, этакую свою предшественницу. И даже ищут в этом образе несуществующие благородство, одухотворенность и трогательность. Смеем вас уверить, ничего из этого художник не задумывал и ничего из этого в портрете нет и в помине. В созданном образе нет ни капли доброты — лишь надменность и презрение к тем, кто не умеет «делать деньги» и «красиво жить». Награждать благородством модную кокотку в дорогой коляске не стоит — ибо его нету. Хотя незнание истории и необразованность весьма помогают в облагораживании образов, того не стоящих.

Кто она?[править]

Варвара Туркестанова: портрет работы Пьетро Росси

О том, кто эта изображенная на полотне женщина, существует множество догадок, однако единой версии нет[2][1][3].

Сам автор никаких сведений по этому поводу не дал. Но странное название картины — «Незнакомка»: если художник написал ее портрет — значит, был знаком с ней, какая же это незнакомка? — дает почву для размышлений. И их множество.

Скорее всего, художник использовал в качестве модели какую-то свою знакомую даму, но на полотне исказил ее черты, придав им явно неблаговидную форму и создав образ иной, сугубо отрицательный. Но кто же была этой знакомой, послужившей прообразом «Незнакомки»?

Имен называется множество.

Одно из мнений гласит, что художник изобразил красавицу Матрену Саввишну — крестьянку, бывшую горничную дворян Бестужевых, которая стала женой дворянина Бестужева[3] (по преданию, юный дворянин увидел красавицу-горничную своей тетки и влюбился без памяти, и добрая тетушка отпустила горничную в жены к любимому племяннику[9]) — этакую наглую «новую дворянку», презирающую собственную родословную.

Документальный сериал «Судьба Красоты»: Варвара Туркестанишвили Автор и ведущий: Игорь Оболенский

Историк Игорь Оболенский в своей книге «Судьба красоты. Истории грузинских жен» называет другую женщину — грузинскую княжну Варвару Туркестанову (Туркестанишвили) (1775—1819) — фрейлину императрицы Марии Федоровны, ставшую любовницей императора Александра І; предположительно от этой связи у ней родилась дочь (у ней еще был роман с 24-летним князем Владимиром Сергеевичем Голицыным, А. С. Пушкин в дневниках приписывал ребенка именно ему). Однако после рождения дочери потерял интерес и к матери, и к ребенку, а Варвара после этого покончила с собой (по другой версии просто умерла от родов). Дочь Мария (1819—1843) носила отчество Владимира Сергеевича Голицына и жила в его семье, где её звали Мими. В 1880-х гг. камею с портретом княжны, которую ей когда-то подарил император, увидел Крамской. Он был поражен красотой и трагической смертью грузинки и решил написать ее портрет[3]. И действительно, в чертах петербургской красавицы можно найти типично восточные — темные волосы, форма носа, выразительные темные глаза[1].

Иван Крамской. Девушка с кошкой, 1882. Моделью для картины послужила Софья Крамская

Еще одна версия, что позировала для образа дочь самого Крамского — художница Софья Ивановна Крамская-Юнкер[3][8]. И этому мнению есть основания — внешность дамы на картине напоминает черты Софьи Крамской. Однако речь может идти только о внешнем сходстве. Судьба самой Софьи Ивановны сложилась трагически. Еще в юности она пережила тяжелую душевную травму — ее жених отменил уже назначенную свадьбу и создал семью с подругой Софьи Ивановны. Это двойное предательство — и любимого, и подруги — долго не давало ей оправиться. Лишь спустя годы она встретила новую любовь, выйдя замуж за юриста Георгия Юнкера. Сама художница, она много работала и была отмечена новой советской властью. Но случилось в ее жизни новое предательство: эта же власть объявила ее политически неблагонадежной, что закончилось высылкой и тюрьмой. Больная старая женщина, она вернулась в Ленинград (бывший Санкт-Петербург), где вскоре скончалась[8]. Правда, некоторые искусствоведы весьма сомневаются, что художник действительно использовал черты собственной дочери для создания портрета «Неизвестной» — Крамской любил дочь и хотя бы поэтому вряд ли находил хоть что-то общее с образом наглой и довольно мерзкой красотки-кокотки, а какие-то совпадения случайны (впрочем, их видят только те, кто хочет видеть). Крамской создавал в первую очередь социально обличительный портрет. Но тем не менее версия об использовании внешности Софьи Ивановны существует, и наше дело лишь обозначить ее.

Среди претенденток на модель называют и жену владельца цирка Чинезелли[9].

Существуют утверждения, что после смерти художника в его бумагах нашли карандашный набросок женского лица, сделанный на вокзале, черты которого очень напоминали картину «Неизвестную»[9]. В этом случае художник действительно изобразил неизвестную женщину, которой позже придал черты социального типажа.

А вот еще один голос, эту запись оставила на одном из интернет-форумов наша современница (опечатки исправлены): «В моей семье убеждены, что Крамской писал портрет с моей прапрабабушки. Ну очень уж похожи лица на сохранённых фотографиях и портрете „Неизвестная“. Дело в том, что мой прапрадед был довольно известным военным врачом в Таганроге, вращался в светских кругах и был знаком с Крамским. А его молодая жена была очень умна, красива и не была обделена вниманием со стороны его многочисленных знакомых, в том числе и Крамским. Вероятно, она и дала ему вдохновение создать этот портрет»[8].

И всё же, большинство критиков считает: скорее всего, художник создал образ несуществующей дамы, а моделями к образу служили сразу несколько человек, причем не только женщины.

Вот что отмечает историк живописи и куратор выставок Андрей Шалаев: "Про «Неизвестную» уже спорят долгие годы… Кто на ней изображен. Мы рассказали лишь об одной версии, именно той которую высказала Татьяна Карпова, заместитель генерального директора по научной работе Государственной Третьяковской галереи. «Это картина, собирательный образ, и моделей у него было, вероятно, несколько. Это и его собственная дочь Софья Ивановна Крамская, и есть его так называемый портрет дочери, который находится в Киевском музее русского искусства, „Девушка с кошкой“, там определенные черты, ракурс в какой-то степени использован Крамским, есть портрет его племянницы, Людмилы Федоровны Крамской, которая тоже была одним из прототипов „Неизвестной“, то есть какие-то ее черты он использовал. Все эти работы, они написаны вокруг „Неизвестной“, вокруг этого года, 83-го года, когда эта картина создавалась. Есть портрет его сына Сережи, этот взгляд сквозь ресницы, сверху вниз тоже отрабатывался на этом портрете Сережи. Кроме всего прочего, есть этюд к „Неизвестной“, хотя у Крамского очень мало эскизов и этюдов в его наследии, этот этюд находится в Чехии, в Праге. И когда мы делали выставку Крамского в 1987 г., юбилейную выставку, мы его получили. Женщина на этом этюде, она отличается от „Неизвестной“, она откровенно вульгарна, лицо ее одутловатое». Ну и конечно, взяв во внимание его любовь писать портреты с дочери, говорят нам о большой вероятности использования именно ее черт лица. Впрочем, все версии так и остаются на уровне предположений, а имя незнакомки остается тайной"[8].

Судьба произведения[править]

Приверженность русской интеллигенции литературе подала картине новые определённые аллюзии: «Незнакомка» Крамского стала олицетворяться то с Анной Карениной из одноименного романа Л. Н. Толстого, то с Настасьей Филипповной из «Идиота» Ф. М. Достоевского, а потом доросла до образа «Незнакомки» А. А. Блока[9], к коим в общем-то не могла иметь никакого отношения. Картина Крамского была самой по себе, отдельным полотном. Но эти аллюзии доказывали одно: полотно Крамского было живо и волновало поколения.

Итак, сам Павел Третьяков картину «Неизвестная» не принял. Но ее купил сахарный магнат Харитоненко[9] — так она попала в частную коллекцию[5]. Несколько раз перепродавалась, побывала за границей. Однако, по слухам, ее владельцам явно не везло в жизни. Постепенно картина приобрела мистическую славу: от первого человека, который ее купил, ушла жена, у второго дом сгорел при пожаре, третий пережил банкротство…[5].

В 1925 году молодая советская страна национализировала (то есть экспроприировала, иначе говоря — захватила и присвоила) оставшиеся частные коллекции[6], где среди других полотен была и «Неизвестная», и поместила ее в государственную Третьяковскую галерею в Москве[2][7] (мол, знай наших: вот отказался Третьяков — а мы все равно всучили!).

О непреходящем интересе к произведению говорит тот факт, что разработки различных версий ее создания ведутся по сию пору. Постепенно, с изменением социальной обстановки в стране, когда старая аристократическая духовная культура сменилась на образ женщины — простого советского человека и простой советской труженицы, изменился и социальный статус героини полотна Крамского (в конце концов проститутка — тоже трудящаяся женщина!), и дама на полотне стала восприниматься как идеал женской красоты[2]. А в последующие годы, в связи с новыми социальными метаморфозами, женщина-вамп вообще была возведена в положительные героини. Картина Крамского стала провозвестником этих социальных изменений и нравственных деградаций.

Популярность картины с годами не уменьшается. Об этом свидетельствуют ее растиражированные виды: в календарях, плакатах, конфетных обертках, на коробках духов и кремов или иной парфюмерии[7] и т. д.: где только не щеголяет эта красотка в своей открытой карете, презрительно поглядывая на своих восторженных кумиров.

Источники[править]