Полемика о национально-специфическом и общем в русском синтаксисе

Материал из Циклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску

Полемика о национально-специфическом и общем в русском синтаксисе пришлась на 1860-е годы.

В грамматических спорах 1860-х годов все глубже раскрывались понятия формы слова, слова как системы форм, понятия синтетической и аналитической (описательной) форм слова. Параллельно с этим яснее становилась связь изучения народно-специфических элементов грамматического строя русского языка с изучением формальной структуры разных типов слов, словосочетаний и предложений русского языка. На этой основе выступали всё более очевидно взаимодействие и взаимосвязь морфологических и синтаксических категорий языка. При этом в напряжённой и обострённой форме выдвигался вопрос о характере, способах и приёмах осознания смысловых функций форм в структуре предложения. От «этимологических» и «синтаксических» форм не было прямого и непосредственного, то есть не навязанного априорными домыслами, пути к изучению различных структурных типов предложения[1].

История[править]

В 1860-х годы интерес к изучению и осознанию грамматического строя народно-разговорной русской речи усиливается не только в кругу «народнически» настроенных филологов, но и в широких слоях учёных языковедов и гимназических преподавателей. Дискутируется вопрос о постижении и признании «национальной личности» русской грамматики[2]. Н. Богородицкий отмечал: «Грамматика должна признать только действительную живую сторону языка за своё содержание, а не давить эту сторону, постоянно расходящуюся с предвзятою теорией или отводить ей место в непонятых исключениях. Она должна крепко убедиться, что значение и дух действительных форм языка и их разумное употребление вернее всего укажут ей на значение и дух её же содержания»[3]. Подчёркивалось, что традиционный синтаксис не изучает, не разбирает и грамматически не осмысляет предложений и конструкций живой речи, считая их аномалиями. Стремление подвести многообразие типов предложений, конструкций и оборотов языка под абстрактные синтаксические схемы вызвало болезнь «подразумеваний»[4]. Согласно Богородицкому, непозволительно все время что-нибудь «подразумевать ради спасения какой-нибудь несостоятельной теории». «Нет, такими выражениями и оборотами, которые составляют индивидуальную физиономию языка и в которых отражается личное миросозерцание целого народа, как индивидуума, — надо дорожить и дай их бог побольше: они — сокровище, сила, жизнь и гордость грамматики»[5].

При разработке новых теоретических основ описания грамматического строя русского языка встал вопрос: как сочетать общее и индивидуальное? Как применять синтаксическую «теорию, возникшую строго научным путём», к изучению каждого отдельного языка и где искать такую общую теорию? В такой постановке вопрос сводился к поискам новых путей синтеза грамматики общей и конкретной, национальной[6].

Проблемы общего языкознания все больше выдвигались на передний план (работы К. С. Аксакова, П. С. Билярского, ранние труды и высказывания И. И. Срезневского, начало исканий А. А. Потебни и др.). Н. Некрасов в своих заметках «По поводу новой грамматики языка русского г. Богородицкого» доказывал, что нельзя строить грамматику отдельного языка вне системы тех грамматических категорий и форм, которые свойственны и другим родственным языкам[7]. Схожую мысль развивал Н. Завьялов в «Последнем слове г. Богородицкому»: «Связь между грамматиками, общею и частною, понимается г. Богородицким отрицательно, а нами — положительно, так как мы не упускаем из виду, что языки, по крайней мере индоевропейские, происходят от одного общего корня, от одного общего начала»[8]. Важность связи между грамматиками общей и частной «ведёт к оправданию и к объяснению различных грамматических категорий, общих всем языкам индоевропейским, как-то: частей речи, падежей, глагольных форм и т. д.». Грамматическое исследование, — отмечалось в журнале «Учитель», — «должно неуклонно идти своим путём, именно путём сравнительно-историческим и философским»[9]. Выступая против славянофильской тенденции строить грамматику данного языка «только на основании форм именно этого языка», журнал в рецензии на «Грамматику языка русского» Богородицкого пишет: «Кто же не знает, что для того, чтобы понять явление, то есть открыть законы, которым оно подчиняется, нужно сравнить между собою как можно большее число однородных явлений и что без этого мы всегда будем оставаться при случайных свойствах данного языка»[10]. Идея общесравнительного синтаксиса (ср. диссертацию Ф. В. Корша «Способы относительного подчинения», 1877), сравнительно-исторического (ср. позднейшие труды А. В. Попова, А. А. Потебни) и исторического всё сильнее выдвигалась на первый план[6].

Положения Н. Завьялова[править]

В заметке Н. Завьялова на статью Богородицкого «По вопросу о русской грамматике как учебнике» выдвигался упрёк в схематическом морфологизме, в недостаточно глубоком понимании морфологической системы русского языка, в прямолинейном разграничении форм слова и составных форм — упрёк, обращённый к Н. Некрасову и его последователям. Так, Богородицкий в «выражениях читал бы, писал бы не видит сослагательного наклонения, совершенно опуская из вида частицу бы как форму, во всяком случае дающую значение предположения, значение действия, обусловленного каким бы то ни было образом»[11]. В таком случае морфология получалась национальная, тогда как семантика и синтаксис — интернациональные[12].

Богородицкий в ответе на критическую заметку Завьялова настойчивее подчеркнул необходимость строить морфологию на основании изучения форм слов в их структурных качествах. По Богородицкому, «все возможные категории мысли имеют соответственные себе различительные формы в языке»[13]. «Форму от смысла не оторвёшь, так как первая и обусловлена только последним»[14]. Вместе с тем нельзя приписывать «этимологическим формам» или привносить в них что-нибудь им чуждое, заранее приготовленное. «Пусть эти формы говорят сами за себя. При определении форм вообще отступать от этого правила значит навязывать им то, чего в них нет и в чём оне не нуждаются; выводить определение их сущности должно только из них самих»[15]. Богородицкий выдвигает следующий приём изучения форм и конструкций русского языка: «…никогда не сметь ставить одну форму на место другой; ибо этим способом нельзя сделать из одной формы другую»[16]. Синтаксические параллели, аналогии и синонимические соответствия не могут служить способом понимания и оценки внутреннего существа синтаксического выражения. Ср. с Поклонной горы видно Москву — с Поклонной горы видна Москва; мне грустно — я грущу[12].

Соглашаясь с Некрасовым и Богородицким, что основной проблемой грамматики является проблема формы как объекта грамматического исследования, Завьялов в противовес Некрасову считал, что в образовании формы слова имеют значения не одни только окончания, суффиксы, удвоения, аугменты, но и приставки и даже корень[17]. «Сущность этимологической формы обусловливается её цельностью» («цельнооформленностью» по А. И. Смирницкому). Учение о формах, их образовании, соотношениях, изменениях — задача морфологии. «За изменением начинается синтаксис, или, другими словами, законы соединения форм в предложении и предложений в речи»[18]. Синтаксическое употребление форм связано с многообразием их функций, а иногда также с их функциональным преобразованием. Синтаксис «не имеет дела с отдельными формами, а с их значением, зависящим от связи их с другими формами»[19]. «Этимологическая форма никогда вовсе не теряет своего ближайшего этимологического значения, какою бы изменчивою ни являлась она в широком употреблении языка; она может расширяться, но не может изменять своё первоначальное значение»[20]. Так, форма родительного падежа существительного «в синтаксисе может явиться формою подлежащего (ну и наехало гостей), определения (платья гостей), дополнения (проводы гостей) и обстоятельства (он — из гостей[21]. Ошибка Некрасова состоит в том, что многообразие синтаксических функций формы он считает признаком отсутствия её основного значения, он не дифференцирует основного и производных грамматических значений, сведя всю суть формы к значению «общему». Этим объясняется «отрыв» морфологии от синтаксиса в его учении[22].

По мнению Завьялова, «синтаксис формы состоит во введении её в речь в качестве того или другого члена предложения. Другими словами, синтаксис формы есть употребление этой формы в живом разговоре, практика формы, если можно так выразиться»[23]. «Задача синтаксиса — соединение форм в предложении»[24], в речи. Например, в речи, в предложении «одна и та же форма — поди (пойди) принимает различные значения, точнее, различные оттенки общего значения: a) оттенок удивления в выражении — поди ты, какое чудо! при чём теряется собственный смысл повеления, обращённого к лицу; b) оттенок предположения, вывода из известного положения в выражении, например: хоть по миру поди с сумою! с) оттенок недоверия — в выражении: поди ты, вздор какой! и т. д.»[25].

Одной из главных ошибок Некрасова было искусственное обособление формы слова от её синтаксических функции, неразграничение её основного значения и вторичных производных, а также резкое противопоставление синтетических и аналитических форм слов. С таким пониманием формы слова сочетался абстрактный «этимологизм» в оценке её внутренней природы — без учёта её соотносительности с другими формами слов той же категории в данной системе языка. Некрасов упрекает Ф. И. Буслаева в том, что тот в своей грамматике смешивает этимологические и синтаксические формы. Так, в «Опыте исторической грамматики русского языка» (1858) «учение о наклонениях в грамматическом отношении переносится с этимологической основы на синтаксическую и соединяет значение наклонений, как этимологических форм глагола, с значением их, как форм синтаксических или описательных, то есть, таких форм, значение которых определяется единственно смыслом речи. Так, выражение пошёл бы, как форма синтаксическая, имеет значение условия в речи, но с этимологической точки зрения оно состоит из двух отдельных грамматических форм, из которых первая имеет значение формы прилагательной [глагола], а другая — формы прошедшего времени; но ни одною из них не обозначается условие. Ясно, что этимологические формы не то же, что синтаксические; поэтому-то смешение их между собою по значению вносит в науку сбивчивость и затемняет самый предмет нашего изучения»[26].

При этом «между разнообразными употреблениями формы всегда есть одно главное, которое и служит основанием для выбора названия: a potiori fit denominatio. На этом основании и различают между формами собственные и несобственные, первоначальные и заменительные или перифрастические»[9].

Примечания[править]

  1. Из истории изучения русского синтаксиса, 1958, с. 263
  2. Богородицкий Н. По вопросу о русской грамматике как учебнике // ЖМНП. 1868, январь. Наша учебная литература. С. 207.
  3. Богородицкий Н. По вопросу о русской грамматике как учебнике // ЖМНП. 1868, январь. Наша учебная литература. С. 206.
  4. Богородицкий Н. По вопросу о русской грамматике как учебнике // ЖМНП. 1868, январь. Наша учебная литература. С. 222—225.
  5. Богородицкий Н. По вопросу о русской грамматике как учебнике // ЖМНП. 1868, январь. Наша учебная литература. С. 225.
  6. 6,0 6,1 Из истории изучения русского синтаксиса, 1958, с. 259
  7. ЖМНП, 1869, февраль.
  8. ЖМНП, 1869, февраль. С. 32.
  9. 9,0 9,1 «Учитель». Т. VIII, № 7. 1869. С. 235.
  10. «Учитель». Т. VIII, № 7. 1869. С. 234.
  11. ЖМНП, 1868, июнь, ч. CXXXVIII. С. 921.
  12. 12,0 12,1 Из истории изучения русского синтаксиса, 1958, с. 260
  13. ЖМНП, 1868, сентябрь, ч. CXXXIX. С. 1029.
  14. ЖМНП, 1868, сентябрь, ч. CXXXIX. С. 1040.
  15. ЖМНП, 1868, сентябрь, ч. CXXXIX. С. 1055.
  16. ЖМНП, 1868, январь, ст. «По вопросу о русской грамматике как учебнике». С. 232.
  17. Завьялов Н. Этимология русского глагола // ЖМНП. 1870, август. Наша учебная литература. С. 192.
  18. Завьялов Н. Этимология русского глагола // ЖМНП. 1870, август. Наша учебная литература. С. 194.
  19. Завьялов Н. Этимология русского глагола // ЖМНП. 1870, август. Наша учебная литература. С. 212.
  20. Завьялов Н. Этимология русского глагола // ЖМНП. 1870, август. Наша учебная литература. С. 213.
  21. Завьялов Н. Этимология русского глагола // ЖМНП. 1870, август. Наша учебная литература. С. 214.
  22. Из истории изучения русского синтаксиса, 1958, с. 261
  23. Завьялов Н. Последнее слово г. Богородицкому // ЖМНП, 1869, февраль. С. 37.
  24. Завьялов Н. Последнее слово г. Богородицкому // ЖМНП, 1869, февраль. С. 38.
  25. Завьялов Н. Последнее слово г. Богородицкому // ЖМНП, 1869, февраль. С. 39.
  26. Некрасов Н. Объяснения по некоторым вопросам русской грамматики // ЖМНП. 1869, сентябрь. С. 58—59.

Литература[править]

Рувики

Одним из источников, использованных при создании данной статьи, является статья из википроекта «Рувики» («ruwiki.ru») под названием «Полемика о национально-специфическом и общем в русском синтаксисе», расположенная по адресу:

Материал указанной статьи полностью или частично использован в Циклопедии по лицензии CC-BY-SA 4.0 и более поздних версий.

Всем участникам Рувики предлагается прочитать материал «Почему Циклопедия?».