Вклад Н. П. Некрасова в изучение грамматики русского языка

Вклад Η. П. Некра́сова в изуче́ние грамма́тики ру́сского языка́ связан прежде всего с публикацией трудов «О значении форм русского глагола» (1865) и «Объяснения по некоторым вопросам русской грамматики» (1869).

Обзор

Карл Фердинанд Беккер

Некрасов говорил о несостоятельности существовавшего на тот момент опыта грамматического описания русского языка: «До сих пор дело делалось таким образом: бралась готовая теория и прилагалась прямо к русскому языку. Основой для всей грамматической школы служили грамматики латинские и немецкие. Иногда же к русскому языку применялись выводы общей философской грамматики», прежде всего той, которая изложена в книге Беккера Organism der Sprache. Живой язык превращался в «образ скелета, иссушенного логическим отвлечением». Вместе с тем необходимо «вникнуть глубже в дух родного языка; постараться изучить его сначала так, как он есть теперь; потом обратиться к его истории и сравнению с другими языками».

Некрасов прямо заявляет о своём глубоком принципиальном расхождении с грамматической теорией, положенной в основу труда Ф. И. Буслаева «Опыт исторической грамматики русского языка» (1858): «… в Исторической грамматике яснее обнаружилась несостоятельность существующей теории, чем в других грамматиках, в которых язык насильственно, прямо подводился под известную систему теории». «Наша грамматика изобилует схоластикой и вовсе неприменима к пониманию родного языка». От неё «везде веет одним и тем же тлетворным духом правил и исключений». При этом грамматика Буслаева отличается от всех бывших прежде «грамматик с одним теоретическим направлением» наличием «исторической почвы». Помимо этого, в ней обращено внимание на различие между языками книжным и живым народным. Поэтому в исторической грамматике «перед лицом фактов языка отразилась, как в зеркале, несостоятельность принятой автором теории». Согласно мнению Некрасова, необходима коренная реформа русской грамматики, не осуществлённая Буслаевым.

Морфология и синтаксис

В связи с обсуждением вопроса о принципах построения описательной грамматики национального русского языка, более или менее адекватной живому и активному его употреблению, в 1860-х годах с новой силой и остротой встали два вопроса: вопрос об этимологической и синтаксической форме и вопрос об отношении этимологии (или морфологии) к синтаксису. В своих «Объяснениях по некоторым вопросам русской грамматики» Некрасов писал:

Каждое слово в языках флективных состоит из материала (вещества) и формы. Под веществом мы разумеем ту звуковую сторону слова, которою обозначается лексическое его значение; под формою мы разумеем ту звуковую сторону слова, которою определяется его значение грамматическое". Обе стороны слова взаимосвязаны, поскольку формальные принадлежности слова "нередко видоизменяют самый звуковой состав корня.

Звуковые части слов, которые постоянно изменяют своё значение согласно требования разных условий грамматического строения языка и по которым определяется определённое грамматическое значение слов, по Некрасову, получили в языке значение «грамматических форм». «Грамматические формы языка делятся на этимологические и синтаксические. Этимологическими формами называются те, которыми определяется грамматическое значение слова, взятого отдельно, со всеми его видоизменениями; синтаксическими — те, которыми опрделяется грамматическое значение слова в связи с другими словами в речи». Этимологическая форма — форма слова, форма простая, синтаксическая — сложная (или описательная), состоящая из двух и более слов.

Некрасов подчёркивает резкие отличия в этимологических формах между языками флективными и агглютинативными, характеризуя фузионные процессы и явления. Он пишет: «Понимать под этимологическою формою в языках индоевропейской отрасли только окончание слова, хотя бы и изменяющееся, значит не понимать в них той живой, органической связи между веществом и формою, которою отличаются языки флективные от языков приставочных, значит вносить в грамматику языка флективного те начала и приёмы, которые должны иметь место в грамматиках языков приставочных». Этот ход мысли был направлен на обоснование выдвинутого К. С. Аксаковым положения о том, что воспроизводящий живую речевую действительность синтаксис того или иного языка может быть построен лишь на основе системы форм этого языка — с помощью раскрытия не только их общих значений, но и всего многообразия их функций и употреблений в речи.

Общее значение формы и круг её синтаксического применения — понятия разные, хотя и соотносительные. Некрасов видел в морфологии базу синтаксиса. Но, схематизируя, а иногда и этимологизируя формы слов, он отрывал общие значения форм от их синтаксического употребления. Тем самым получалось несоответствие между морфологической стабильностью и даже архаичностью приписанного форме основного значения и разнообразием её активного синтаксического функционирования.

По некрасовской концепции, теория синтаксиса должна преодолеть свою зависимость от общих, часто схоластических правил логики и опираться только на обобщения фактов речевого опыта, литературных текстов и народно-разговорных контекстов.

Глагол

Некрасов (как и Ф. И. Буслаев) считает, что базой грамматики, её структурной основой является этимология (или морфология) как учение о формах слов и их основных значениях.

Некрасову представляется, что специфические грамматические качества русского языка «в его простом, безыскусственном, живом употреблении» лучше всего могут обнаружиться при изучении глагола как «основной части речи». В обращении Некрасова к глаголу в рамках труда «О значении форм русского глагола» обнаруживается и полемическая, и позитивная цель. И. И. Давыдов и Ф. И. Буслаев также считали глагол синтаксическим центром предложения (подобно Я. Гримму, В. Гумбольдту, Беккеру, позднее — Штейпталю, Потебне и другим языковедам). По выражению Некрасова, узкая теория отечественных грамматик на глаголе «рвётся в лоскутья» от его свободных и сильных размахов, и «никакими заплатами нельзя починить её дыры». Как следствие, особенно важно знать и понять «общие начала», помогающие осознать внутреннюю жизнь русского языка «в её бесконечно разнообразном проявлении». Для этого в первую очередь необходимо изучить формы языка и их собственный основной «смысл» и не смешивать его с разнообразием синтаксических функций этих форм в речи.

Учение о формах русского глагола и их значениях, развитое Некрасовым под значительным влиянием грамматической концепции К. С. Аксакова, неоднократно отмечалось. По мнению Некрасова, «русский глагол выражает действие не отвлечённое, но реальное, понимаемое в смысле качества, проявляющегося самостоятельно, или зависимо от предмета, под условием продолжительности». Особых форм времени русский глагол не имеет, однако в речи способен выражать все оттенки действия. Не имея особых форм наклонения, он свободно выражает условное, повелительное и т. п. действие. Следовательно, «форма русского глагола получает смысл какого-либо отвлечённого значения от строения целой речи, от смысла целого предложения, а не выражает его сама собою, как в других языках». Здесь проявляется специфическое качество грамматического строя русского языка — «скупость в отношении к этимологическим формам отвлечённого значения» и «необыкновенная щедрость в отношении к образованию синтаксических форм речи». Выступая против традиционного учения о наклонениях русского глагола, Некрасов пишет: «И для всех придуманы формы… Следуя объяснениям форм наших наклонений, мы не видим никакой причины, почему бы не могло быть вопросительного наклонения. Если форму условного наклонения образует союз бы, то почему союз ли не может образовать формы наклонения вопросительного: пишем ли?».

Залога в русском языке также нет: есть только две формы глагола — прямая и возвратная. «Через форму -ся русский глагол выражает действие, сосредоточивающееся само в себе, ограничивающееся самим собой — и в этом только смысле мы называем глаголы на -ся — возвратными».

Константин Сергеевич Аксаков

В исследовании «О значении форм русского глагола» Некрасов, хотя и не останавливается подробно на своём понимании грамматической формы, но склоняется к чисто морфологическому принципу выделения формальной принадлежности в структуре слова. От этимологических форм слова обособляются составные или описательные формы, которые называются «синтаксическими». В своём понимании «этимологической формы» Некрасов, вновь следуя за К. С. Аксаковым, приближается к тому пониманию грамматической формы (или формы слова), которое впоследствии было развито Ф. Ф. Фортунатовым. Именно с этой точки зрения обосновано разграничение глаголов прямых и возвратных.

На той же «почве» вырастает учение Некрасова об инфинитиве, о прилагательной форме (различающаяся в единственном числе по родам форма прошедшего времени), а также об общей личной форме глагола. С этой реформой изложения и изображения системы русского глагола у Некрасова связан и выдвигаемый им принцип определения общего, «или собственного, или основного» значения грамматической формы. Так, говоря о «существительной форме глагола», Некрасов замечает: «… в форме на -ть русский глагол имеет тесную связь с именем существительным как в этимологическом, так и в синтаксическом отношении. Нам нет дела до тех значений, которые она может принимать в живой речи: мы смотрим лишь на общее значение формы и не думаем пускаться в те частности употребления, которых нет возможности уловить науке».

Рассуждая о взглядах Ф. И. Буслаева и К. С. Аксакова на форму повелительного наклонения (по Некрасову — «на общую личную форму глагола» типа: как месяц ни свети, но все не солнца свет), Некрасов пишет: «… ни тот, ни другой филолог не обратил внимания на грамматическое значение формы самой в себе, помимо того случайного повелительного значения, которое ей придаётся в речи». Некрасов задаётся вопросом: «…имеем ли мы право назвать её формою повелительного наклонения, или желательного, или условного? — Ровно никакого. Это значило бы отказаться от понимания существенного грамматического её значения в языке, и ограничить её разнообразное употребление в речи одним каким-либо случайным значением». Академик В. Виноградов отмечает, что данный вывод об общем значении формы типа свети «не вытекает ни из истории языка, ни из оценки её места в грамматической системе современного русского языка. Он — плод учёной схематизирующей морфологической абстракции, продукт предвзятого „априорно-грамматического“ обобщения». Общей предпосылкой определения основных или существенных значений форм глагола является для Некрасова следующее положение: «…русский язык осмыслил действие не как отвлечённое движение во времени, а как реальную проявляемость свойств предмета. Действие, выражаемое русским глаголом, имеет, так сказать, плоть и кровь, и потому остаётся равнодушным к развитию таких форм, которыми выражается отвлечённое условие времени. Вместо них он развил формы степеней, в которых выражается существенное его свойство — продолжительность».

Для понимания того, что Некрасов имел в виду под общим или существенным значением формы и как он связывает с этим общим значением все многообразие синтаксических употреблений или функций данной формы, важно следующее его рассуждение о значениях падежей и предлогов: «Значение падежа также самостоятельно и независимо от стоящего перед ним предлога, как самостоятельно и независимо от падежа значение предлога, скрытое в нём, как общий, неопределённый намёк на обстоятельство». Как следствие, «сопоставление предлога с тем или другим падежом основано на соответствии их взаимно определяющих друг друга значений». Например, предлог с, который, «употребляется в речи с тремя падежами: родительным, винительным и творительным». «Что значит это употребление? То, что в предлоге с заключается намёк на такое общее обстоятельственное значение, которым может определяться смысл падежей — родительного, винительного и творительного; или, что предлог с имеет нечто общее со смыслом каждого из поименованных падежей».

В самом деле, известно, что родительным падежом обозначается в языке исключение в смысле определения, или ограничения по качеству, количеству, принадлежности. Напр., дом отца (исключение предмета дом из среды других домов в смысле определения его по принадлежности), человек дела. Отрицание относится также к понятию об исключении. С понятием же об исключении соединяется понятие о направлении, которое можно определить общим вопросом: откуда?…" (ср. взять книгу со стола).

«Общий смысл» («общее значение») грамматической формы или грамматического средства описывается Некрасовым следующим образом:

… как ни общ смысл какого-либо падежа, все-таки он отличается им от других падежей; след. смысл его общ только в отношении к частным применениям его в речи, но, по отношению к смыслу других падежей, каждый падеж имеет свое особенное типическое значение. Точно также, как ни общ намек какого-либо предлога на обстоятельственное значение; однако каждый предлог отличается от других предлогов по своему особенному типическому смыслу… Падеж, соединяясь с предлогом, выделяет в этом последнем из общего намека частное значение обстоятельства; предлоги, соединяясь с падежами, выделяют также из общего смысла его [падежа] формы частное обстоятельственное значение. Таким образом, общий смысл падежа самоопределяется, соединяясь с предлогом, точно так же, как общий смысл предлога самоопределяется, соединяясь с падежом.

Некрасов, исходя из собственного понимания системы форм русского глагола, сделал лишь отдельные наблюдения над структурными особенностями русских глагольных предложений, над их модальными оттенками, их отношением к категории времени.

Значение

Оценка Н. Завьялова

В заметке Н. Завьялова на статью Богородицкого «По вопросу о русской грамматике как учебнике» выдвигался упрек в схематическом морфологизме, в недостаточно глубоком понимании морфологической системы русского языка, в прямолинейном разграничении форм слова и составных форм — упрек, обращенный к Некрасову и его последователям. Так, Богородицкий в «выражениях читал бы, писал бы не видит сослагательного наклонения, совершенно опуская из вида частицу бы как форму, во всяком случае дающую значение предположения, значение действия, обусловленного каким бы то ни было образом». В таком случае морфология получалась национальная, тогда как семантика и синтаксис — интернациональные.

Богородицкий в ответе на критическую заметку Завьялова настойчивее подчеркнул необходимость строить морфологию на основании изучения форм слов в их структурных качествах. По Богородицкому, «все возможные категории мысли имеют соответственные себе различительные формы в языке». «Форму от смысла не оторвешь, так как первая и обусловлена только последним». Вместе с тем нельзя приписывать «этимологическим формам» или привносить в них что-нибудь им чуждое, заранее приготовленное. «Пусть эти формы говорят сами за себя. При определении форм вообще отступать от этого правила значит навязывать им то, чего в них нет и в чём они не нуждаются; выводить определение их сущности должно только из них самих». Богородицкий выдвигает следующий прием изучения форм и конструкций русского языка: «…никогда не сметь ставить одну форму на место другой; ибо этим способом нельзя сделать из одной формы другую». Синтаксические параллели, аналогии и синонимические соответствия не могут служить способом понимания и оценки внутреннего существа синтаксического выражения. Ср. с Поклонной горы видно Москву — с Поклонной горы видна Москва; мне грустно — я грущу.

Соглашаясь с Некрасовым и Богородицким, что основной проблемой грамматики является проблема формы как объекта грамматического исследования, Завьялов в противовес Некрасову считал, что в образовании формы слова имеют значения не одни только окончания, суффиксы, удвоения, аугменты, но и приставки и даже корень. «Сущность этимологической формы обусловливается её цельностью» («целенооформленностыо» по А. И. Смирницкому). Учение о формах, их образовании, соотношениях, изменениях — задача морфологии. «За изменением начитается синтаксис, или, другими словами, законы соединения форм в предложении и предложений в речи». Синтаксическое употребление форм связано с многообразием их функций, а иногда также с их функциональным преобразованием. Синтаксис «не имеет дела с отдельными формами, а с их значением, зависящим от связи их с другими формами». «Этимологическая форма никогда вовсе не теряет своего ближайшего этимологического значения, какою бы изменчивою ни являлась она в широком употреблении языка; она может расширяться, но не может изменять свое первоначальное значение». Так, форма родительного падежа существительного «в синтаксисе может явиться формою подлежащего (ну и наехало гостей), определения (платья гостей), дополнения (проводы гостей) и обстоятельства (он — из гостей)». Ошибка Некрасова состоит в том, что многообразие синтаксических функций формы он считает признаком отсутствия её основного значения, он не дифференцирует основного и производных грамматических значений, сведя всю суть формы к значению «общему». Этим объясняется «отрыв» морфологии от синтаксиса в его учении.

На грамматическую теорию Некрасова повлияли работы Ф. И. Буслаева

Одной из главных ошибок Некрасова было искусственное обособление формы слова от её синтаксических функции, неразграничение её основного значения и вторичных производных, а также резкое противопоставление синтетических и аналитических форм слов. С таким пониманием формы слова сочетался абстрактный «этимологизм» в оценке её внутренней природы — без учёта её соотносительности с другими формами слов той же категории в данной системе языка. Некрасов упрекает Ф. И. Буслаева в том, что тот в своей грамматике смешивает этимологические и синтаксические формы. Так, в «Опыте исторической грамматики русского языка» (1858) «учение о наклонениях в грамматическом отношении переносится с этимологической основы на синтаксическую и соединяет значение наклонений, как этимологических форм глагола, с значением их, как форм синтаксических или описательных, то есть, таких форм, значение которых определяется единственно смыслом речи. Так, выражение пошёл бы, как форма синтаксическая, имеет значение условия в речи, но с этимологической точки зрения оно состоит из двух отдельных грамматических форм, из которых первая имеет значение формы прилагательной [глагола], а другая — формы прошедшего времени; но ни одною из них не обозначается условие. Ясно, что этимологические формы не то же, что синтаксические; поэтому-то смешение их между собою по значению вносит в науку сбивчивость и затемняет самый предмет нашего изучения».

При этом «между разнообразными употреблениями формы всегда есть одно главное, которое и служит основанием для выбора названия: a potiori fit denominatio. На этом основании и различают между формами собственные и несобственные, первоначальные и заменительные или перифрастические».

Литература

• Шаблон:Из истории изучения русского синтаксиса-1958

Одним из источников, использованных при создании данной статьи, является статья из википроекта «Рувики» («ruwiki.ru») под названием «Вклад Н. П. Некрасова в изучение грамматики русского языка», расположенная по адресу: — «https://ru.ruwiki.ru/wiki/Вклад_Н._П._Некрасова_в_изучение_грамматики_русского_языка» Материал указанной статьи полностью или частично использован в Циклопедии по лицензии CC-BY-SA 4.0 и более поздних версий. Всем участникам Рувики предлагается прочитать материал «Почему Циклопедия?».