Эстетические суждения в философии Фридриха Шлегеля (1772-1829)
Эстетические суждения в философии Фридриха Шлегеля (1772—1829) во многом определили дальнейшее развитие немецкой эстетической мыли. В качестве основного принципа, предпосылки творчества Фридрих Шлегель рассматривает иронию. Особое внимание в его эстетической теории уделяется литературе как виду искусства.
Ирония[править]
Возникновение термина[править]
Ирония — одна из сложных эстетических категорий, относящихся к так называемым эстетическим модификациям.[1] Она имеет довольно длительную историю, достаточно полного и систематического исследования которой до сих пор еще не существует. Но прежде попытаемся определить значение слова ирония. Исчерпывающую попытку дать такое определения предприняли Лосев А. Ф. и Шестаков В.П. в своей «Истории эстетических категорий». Они пишут, что всякая ирония заключает в себе какой-то элемент иносказания, хитрости или обмана. Когда о каком-либо человеке говорят, что он «иронизирует», то тем самым подразумевают, что он говорит не чистую правду, а в какой-то мере обманывает, вводит в заблуждение своих слушателей. Но совершенно очевидно, что никакой обман сам по себе не является еще иронией. Ирония, в отличие от обмана, не просто скрывает истину, но и выражает ее, только особым, иносказательным образом. Ирония возникает тогда, когда я, желая сказать «нет», говорю «да», и в то же время это «да» я говорю исключительно для выражения и выявления моего искреннего «нет». История эстетики убедительным образом показывает, каким образом формировалось понимание иронии. Первоначально, в смысле обмана и плутовства в Греции, до Платона, ирония еще не была самостоятельной эстетической категорией. Слова eironeia — «ирония» и eiron —"ироник", «иронист» нет ни в греческой поэзии до Аристофана, ни в греческой прозе до Платона. Согласно античному словарю Гезихий: «ирония»—"обман", «насмешка»; Свида: «ирония»—"насмешка", «иронизирующие», «насмехающиеся»; Фотий: «иронизирует» (cateironeyetai)—"хитрит". У Геродиана «ироник»— «обманывающий при помощи слов». Сходное значение обмана, плутовства, которое Лосев и Шестаков сопоставляют «бузотерству», имеет это слово и у Аристофана, у которого оно, как указано выше, упоминается впервые. Когда Филоклеон в «Осах» хочет продать осла, то его сын говорит, что тот поступает eironicos («хитро», «ловко»), чтобы достигнуть своих целей. Но чтобы понять, до какой степени это слово считали бранным, надо прочитать реплику Стрепсиада в «Облаках», эту таблицу отборных ругательств, среди которых находится и «лгун». Схолиаст объясняет тут «ироника» так: тот, кто над всем шутит и насмехается, иронизирует, обманывает, лицемер. У комика IV—III вв. Филемона говорится о лисице —"иронической по природе, а с другой стороны, своенравной".
Таким образом, до Платона ирония употреблялась в значении пустой и корыстной болтовни, шутовства, обмана, насмешки, и это понимание было распространено в обыденной речи. Значение это с некоторой стороны напоминает то, что мы и в настоящее время понимаем под иронией, но в целом, конечно, еще очень далеко от нашего словоупотребления. Философское и эстетическое значение ирония получает только у Платона. Прежде всего у него мы встречаем этот термин с только что указанным отрицательным значением.
Ирония как эстетическая категория до Ф. Шлегеля[править]
Аристотель трактовал иронию как некую противоположность хвастовству.
Теофраст определяет иронию как «скрытие собственной враждебности, игнорирование враждебных намерений противника, успокаивающее воздействие на обиженного, отстранение назойливого, хранение собственных поступков в неизвестности».[1]
Резкое осуждение смеха и его разновидностей — остроумия и иронии — встречается у греческого мыслителя нашей эры Климента Александрийского. Климент считает всякий смех по природе своей неморальным. В особенной же степени вредны для морали те приемы речи, которые имеют целью «возбудить удивление, довести слушателя до раскрытия рта и онемения… Истина через них нигде не преподается».[1]
В средние века и эпоху Возрождения ирония не получает широкого распространения в эстетической литературе. Эстетика Возрождения оказывается поглощена наслаждением вновь открытой гармонии человека и природы, что ей чуждо все связанное с противоречиями и дисгармонией. Лишь в XVII веке, когда вместе с кризисом гуманизма в эстетическое сознание бурно врывается ощущение дисгармонии мира, его разрушительных противоречий и асимметрии, термин «ирония» вновь появляется в эстетической лексике.
Особенный интерес к иронии пробуждается в эстетике барокко. На эту тему пишут итальянцы Тезауро и Маттео Перегрина (1639), испанец Грасиан-и-Моралес (1642). В этих трактатах остроумие (acutezza) рассматривается не как искусство острить, быть остроумным, но в самом широком смысле слова как свободная игра образами и идеями, имеющая целью развить «острый» и «быстрый» разум.
Однако итальянское acutezza выступает здесь как понятие, адекватное греческой иронии, особенно в той ее интерпретации, которую позднее получает ирония в эстетике романтизма. В эту эпоху возникает и первая в истории эстетических учений попытка исторического понимания иронии, попытка определить ее место и значение в развитии художественного сознания человечества. Эта попытка принадлежит выдающемуся итальянскому мыслителю Джамбаттиста Вико. В противовес писателям барокко, Вико в оценке эстетических категорий стоит на позициях историзма. Согласно его концепции исторического круговорота, ирония появляется лишь на последней, "человеческой ", стадии истории, когда возникает рефлективное мышление и вместе с ним все богатство ложных и неадекватных форм сознания. «Ирония,— говорит Вико,— конечно, не могла возникнуть до времен рефлексии, так как этот троп образован ложью, которая силою рефлексии надевает на себя маску истины. И здесь появляется великое Основание вещей человеческих, подтверждающее открытое здесь Происхождение Поэзии: первые люди язычества, совершенно простые, как дети, а по самой своей природе правдивые, не могли 341 выдумывать в первых мифах ничего ложного; а потому мифы, как мы их выше определили, необходимо должны были быть истинными рассказами».[1] Таким образов, Вико дает чисто негативное определение иронии, связывая ее с рефлектирующим и самое себя обманывающим сознанием. Однако его концепция представляла собой первую попытку исторического подхода к пониманию иронии и в определенной степени предшествовала гегелевской эстетике.
Романтическая Ирония Фридриха Шлегеля[править]
Теоретиком романтической иронии считается по праву в первую очередь Фридрих Шлегель. Несмотря на то, что повествование об иронии не находит у Шлегеля четкого теоритического изложения, исследователи находят в различных трудах автора множество отдельных мыслей и высказываний по теме, которые имеют между собой четкую связь. Для их понимания стоит обратиться к таким работам Шлегеля, как «Критические фрагменты» (1797), «Атенейские фрагменты» (1798) и «Идеи» (1901).
Новалис же в свою очередь выражал свои сомнения по поводу того, «что Шлегель остро характеризует как иронию», подразумевая, что у Шлегеля это скорее «Последствие, характер рассудительности» (die Folge, der Charakter der Besonnenheit) и может быть лучше обозначено как «настоящий юмор» (echter Humor).[2]
Появление суждений о романтической иронии в эстетики Шлегеля находит свое начало в его занятиях философией: трансцендентально-философские размышления Шлегеля связаны как с проблемой возможности обоснования философской системы, так и с пониманием субъективности. Его понятие иронии является следствием его скептичности по отношению к абсолютной и закрытой системе обоснования, а также из понимания субъекта как чего-то фрагментарного и незащищенного. С этими теоретическими выражениями сомнений справляется ирония. Ирония становится средством для понимания философских проблем и противоречий.[3]
Сам смысл романтической иронии Шлегеля базируется на принципе игры с противоречиями, характеризующем идею романтизма в принципе. «Я могу жить только двумя противоположными жизнями или ни одной»[4] ,— писал Шлегель Шлейермахеру в 1802 году. Помимо этого важно помнить что романтики рассматривали жизнь как театральную постановку, драму, лирическое стихотворение. Отождествить страдание и радость — легче всего в эстетическом сознании. «Действительно свободный и образованный человек,— пишет Фр. Шлегель,— должен бы по своему желанию уметь настроиться то на философский лад, то на филологический, критический или поэтический, исторический или риторический, античный или современный, совершенно произвольно, подобно тому как настраивают инструмент,— в любое время и на любой тон»[4].
В эстетическом сознании романтика воссоединяются все противоречия жизни, и он безболезненно переживает совмещение самых чудовищных противоречий. «В иронии,— пишет Ф. Шлегель,— все должно быть шуткой и все должно быть всерьез, все простодушно откровенным и все глубоко противоречивым…Нужно считать хорошим знаком, что гармонические пошляки не знают, как отнестись к этому постоянному самопародированию, когда попеременно нужно то верить, то не верить, пока у них не начнется головокружение; шутку принимают всерьез, а серьезное в шутку»[4]. В этом смысле Шлегель пишет о Гёте: «Не нужно отдаваться обману, что у поэта нет никакой священной серьезности на том только основании, что он сам так легко и так забавно воспринимает лица и события, что он почти никогда не упоминает о героях без иронии, что он, по-видимому, сам с высоты своего духа подсмеивается над своим мастерским произведением»[4].
Ирония — не только там, где насмехаются над великим, но и там, где хорошее трактуется как большое и важное. «Ирония,— говорит Ф. Шлегель,— есть форма парадоксального. Парадокс же есть все, что одновременно благо и велико»[4].
Эрнст Белер, один из самых известных исследователей Шлегеля, указывает на то, что начиная с конца 18 в. и вплоть по сегодняшний день литература действительно во много предопределяется принципами романтической иронии в том виде, в каком ее описывает Фридрих Шлегель.[3] В своих «Критических фрагментах» Фридрих Шлегель, говоря о романтической поэзии, указывает, что романтическая поэзия — это универсальная поэзия. Истинная поэзия имеет соприкосновение с философией и риторикой. Задача романтической поэзии — сделать жизнь и общество поэтичными, поэтизировать саму шутку, насытить заполнить все виды искусства добротным образовательным материалом, а так же одушевить их с помощью колебаний юмора.[5]
Ирония имеет у романтиков универсальное значение. Это не просто язвительная насмешка в том или другом случае, могущая быть и могущая не быть.
Данная концепция Фридриха Шлегеля, тем не менее, не открывает значение роли иронии в творчества во всей своей полноте. Значимое развитие его идеи получили в первую очередь в работах Гегеля.
Источники[править]
- ↑ 1,0 1,1 1,2 1,3 Лосев А. Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. — Москва, 1965.
- ↑ Ernst Behler. «Frühromantik» — Berlin, New York; de Gruyter 1992
- ↑ 3,0 3,1 Zur Aktualität von Romantik — Ernst Behler: Ironie und literarische Moderne. Schöningh Verlag, Paderborn 1997, 336 S.
- ↑ 4,0 4,1 4,2 4,3 4,4 Литературная теория немецкого романтизма. — Л., 1934
- ↑ Deutsche Denker - Friedrich von Schlegel.
Литература[править]
- Лосев А. Ф., Шестаков В. П. История эстетических категорий. М., 1965.
- Литературная теория немецкого романтизма. — Л., 1934
- Deutsche Denker — Friedrich von Schlegel
- Zur Aktualität von Romantik — Ernst Behler: Ironie und literarische Moderne. Schöningh Verlag, Paderborn 1997, 336 S.
- Ernst Behler. «Frühromantik» — Berlin, New York; de Gruyter 1992