Циклопедия скорбит по жертвам террористического акта в Крокус-Сити (Красногорск, МО)

Достоевский и евреи

Материал из Циклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску
Ф. М. Достоевский, 1879 год

Достоевский и евреи — совокупность сведений о взаимоотношениях русского писателя Ф. М. Достоевского к евреям, отражении в его творчестве «еврейского вопроса».

Отношение Ф. М. Достоевского к евреям более ста лет является темой не прекращающихся дискуссий. Точки зрения, высказанные в работах авторитетных исследователей писателя, разделяются на несколько категорий:

  • Достоевский — ярый антисемит
  • Антисемитизм Достоевского ставится под сомнение
  • Достоевский — не антисемит

Свою статью «Еврейский вопрос» Достоевский начал словами: «Поднять такой величины вопрос, как положение еврея в России и о положении России, имеющей в числе сынов своих три миллиона евреев, — я не в силах»[1].

Через 45 лет после этого русский философ еврейского происхождения А. З. Штейнберг, считавший Достоевского «национальным философом России»[2], высказался о своём бессилии описать антисемитизм писателя по причине обширности темы[3]. В 2008 году американская исследовательница творчества русского писателя Сьюзан Макрейнолдс (или Мак-Рейнолдс — Oddo, Susan McReynolds) начала свою работу словами:

Достоевский продолжает ставить в тупик и остаётся таинственным. Антисемитизм, который бросает тень на его последние годы, например, по-прежнему требует разъяснения[4].

Оригинальный текст (англ.)  
Dostoevsky continues to pose riddles. The antisemitism that casts a shadow over his later years, for example, still requires elucidation.

Значимость вопроса[править]

Еврейский вопрос в гораздо меньшей мере интересовал Достоевского, чем комплекс проблем, вызванных реформами Александра II: освобождение крестьян, судебная реформа, или польский вопрос. Автор монографии о почвенничестве Достоевского Анджей де Лазари писал: «Всего польскому вопросу „Эпоха“ в трех своих книгах посвящает 242 страницы»[5]. Объём глав о еврейском вопросе в «Дневнике писателя» за 1877 год значительно уступает размеру статей на более важные темы, волновавшие Достоевского[К 1].

Еврейские авторы выражали озабоченность по поводу того, что русские писатели XIX века уделяли мало внимания еврейскому вопросу. Михаэль Бейзер писал: «Критики, обращавшиеся к образу еврея в русской литературе (например, Д. Заславский[6], Вл. Жаботинский, Б. Горин), вынуждены были признать, что русские писатели обычно либо совсем не упоминали о евреях, либо отзывались о них плохо. Так было до начала двадцатого века, когда участие евреев во всех сферах русской жизни сильно возросло и еврейский вопрос стал одним из главных»[7].

В начале рецензии на книгу Давида Гольдштейна[8] Джозеф Франк с юмором вспомнил старый анекдот о премии мифической Академии Наук «Слон и еврейский вопрос», затем отметил важность еврейского вопроса для Достоевского. Далее американский достоевед продолжил: «Но мистер Гольдштейн не преувеличивает важность еврейского вопроса для Достоевского, и, к счастью, не пытается придать ему большую значимость, чем та, которую он действительно имеет в художественных произведениях писателя»[9]. При этом в пятом томе биографии русского писателя Дж. Франк писал: «В наше время к большей части напечатанных в „Дневнике писателя“ социально-политических эссе Достоевского интерес утерян, но „Еврейский вопрос“ не одно из них»[10].

Историческая обстановка[править]

Достоевский столкнулся с двумя различными типами евреев. Герой «Записок из Мёртвого дома» Исай Фомич Бумштейн (большой друг рассказчика «Записок»![11]) не знал грамоты, говорил по-русски с акцентом, но был глубоко верующим иудеем.

А. Г. Ковнер[12] — неудавшийся реформатор, чьи книги жгли ортодоксы, стал «еврейским Писаревым», «бойким пером», и уже полемизировал с Достоевским с позиций научного атеизма. Достоевский не представлял себе еврея без Бога, веру в которого за короткий срок многие евреи России потеряли. Их религиозное единство сменилось единством по национальности. «Своим острым пером Ковнер сражался с единоверцами на два фронта: против талмудического традиционализма и против реформизма Хаскалы или движения за просвещение»[13]. Профессор С. Гуревич писал, что «ортодоксальная еврейская печать назвала Ковнера „предателем“ и „разрушителем“»[14]. Важна оценка Ковнера, «еврейского Писарева», творчества русского писателя в письме Достоевскому 26 января 1877 года при его недооценке критиками и читателями: «… но я считаю Вашим шедевром „Идиота“; „Бесов“ я прочитывал много раз, а „Подросток“ приводил меня в восторг. И люблю я в Ваших последних произведениях эти болезненные натуры, жизнь и действия которых нарисованы неподражаемым, можно сказать, гениальным мастерством»[15].

В конце 1870-х годов основным центром еврейской общественной жизни в России стал Петербург[16]. Когда разгорелась Русско-турецкая война (1877—1878), евреи Российской империи принимали в ней массовое участие[16]. В обстановке напряжённости и противостояния России и Англии Дизраэли должен был расцениваться врагом России не только Достоевским, но и евреями патриотами Российской империи, проливавших кровь в той войне. В то время для Достоевского более главным был не еврейский, а восточный вопрос — захват Константинополя[К 2]. Восточный вопрос являлся одной из господствовавших тем «Дневника писателя» 1877 года. «События русско-турецкой войны 1877—1878 годов определили политическую направленность большинства выпусков „Дневника“, в том числе и „литературных“»[17].

В 1875 году Суэцкий канал перешёл под английский контроль, предпринятый Дизраэли при финансировании банкирского клана Ротшильдов. Несомненно, Ковнер адекватно воспринял иронию русского писателя, задавшего вопрос о выборе главной идеи. Ротшильдовская идея Раскольникова съела Ковнера. Преступления без наказания не бывает. Но Л. П. Гроссман полагал, что Достоевский оправдал Ковнера. Джозеф Франк писал:

В романах «Идиот» и «Подросток» Достоевский касается «идеи Ротшильда», олицетворяющую власть денег, что традиционно ассоциируется с еврейством. Но ни один из персонажей, воплощающий такую идею, не является евреем[18].

Оригинальный текст (англ.)  
Dostoevsky refers to “the Rothschild idea” that embodies the power of money traditionally associated with Jewry; but neither of the characters possessed by this idea is Jewish.

К 1870-м годам освобождение крестьян привело к экономическим изменениям, в которых капитал еврейских финансистов сыграл важнейшую роль, особенно в строительстве железных дорог. Именно тогда Достоевский начал бранить евреев в «Дневнике писателя» наиболее оскорбительными и обидными словами, возлагая на них ответственность за растущую индустриализацию и коммерциализацию России и русской жизни, что он возненавидел всеми фибрами своей души[19]. Резкие нападки Достоевского на определённую часть евреев (банкиры, арендаторы, журналисты) расценивается некоторыми авторами как «ненависть ко всему еврейству» и «следование антисемитским штампам», или как у Л. П. Гроссмана: «обычные ходячие доводы националистической прессы» и «исконная неприязнь к еврейству»[20]. Ссылаясь на главы о еврейском вопросе мартовского выпуска «Дневника писателя» за 1877 год американский исследователь Джеймс Сканлан (или Скэнлан — Scanlan, James P.) приводит примеры всех антисемитских клише Достоевского, изобиловавших «тогда в России (что, впрочем, не столь характерно для романов): евреи наглы и самоуверенны; они несправедливо жалуются на свои „страдания“ и „мученичество“; они властвуют в Западной Европе, заправляя буквально всем, от биржи до общественной нравственности; в России они везде, где только возможно, безжалостно эксплуатируют крестьян и если бы могли, уничто­жили бы всех русских; их цель — мировое господство»[21].

Ю. М. Лотман писал: «Евреи для русской интеллигенции последней четверти XIX века — это, в первую очередь, угнетенный народ. Но и среди прочих угнетенных народов они занимают исключительное положение»[22]. Многое евреям было переадресовано из концептуального комплекса поляков как своего рода жертвенной элиты, что отразилось в ксенофобском дискурсе, например, у Достоевского. О враждебности к евреям Лотман писал следующее: «Антисемитизм русских был значительно преувеличен интеллигентскими авторами, писавшими под впечатлением продолжавшихся притеснений и начавшихся погромов, им было не до объективности и всесторонности анализа; позже тезис о сугубом антисемитизме русских был без достаточной критичности воспринят многими западными историками и советологами»[23].

Достоевский не дожил до еврейских погромов, разразившихся через месяц после убийства императора Александра II. Австралийский достоевед и один из членов-учредителей Международного Общества Достоевского Дмитрий Владимирович Гришин (1908—1975) в опубликованной в 1974 году статье «Был ли Достоевский антисемитом?», являвшейся разделом «Еврейский вопрос» монографии «Достоевский — человек, писатель и мифы», писал, что евреи-современники Достоевского «никогда не считали его своим врагом»[24]. Но в статьях исследователей «антисемитизма» или «ксенофобии» Достоевского не упоминаются слова кантониста Н. Ф. Каца: «Всей душой я чувствовал, что вечно угрюмый и хмурый рядовой Достоевский бесконечно добрый человек, которого нельзя было не любить»[25]. Из всех еврейских авторов, касавшихся темы «Достоевский и евреи», только наиболее строгий критик писателя по данному вопросу (согласно Джозефу Франку) — Давид Гольдштейн — писал о кантонисте Каце в первом издании своего исследования на французском языке[26], что также присутствует в его английском переводе[8]. По мнению Д. В. Гришина, расценивая писателя «искренним и абсолютно честным», «Ковнер, как видно, и не думал считать Достоевского врагом еврейского народа»[27]. «Говоря об отношении Достоевского к евреям, нужно помнить то время, в которое он жил и рассматривать всё с исторической точки зрения»[28].

«Дневник писателя»[править]

Взгляды Достоевского на роль евреев в жизни России нашли отражение в публицистике писателя. Негативное отношение к определённым слоям еврейства, выраженное в некоторых статьях писателя, вызывает обвинения в шовинизме, ксенофобии, юдофобии и/или антисемитизме и до сих пор является темой дискуссий. Обсуждая дальнейшую участь освобождённых от крепостного права крестьян, Достоевский писал в «Дневнике писателя» за 1873 год:

Так и будет, если дело продолжится, если сам народ не опомнится; а интеллигенция не поможет ему. Если не опомнится, то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов, и уж тут никакая община его не спасет: будут лишь общесолидарные нищие, заложившиеся и закабалившиеся всею общиной, а жиды и кулаки будут выплачивать за них бюджет. Явятся мелкие, подленькие, развратнейшие буржуа и бесконечное множество закабаленных им нищих рабов — вот картина! Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным, но так как они будут платить бюджет, то, стало быть, их же надо будет поддерживать.

— Дневник писателя. 1873 год

Не все статьи Достоевского являли собой примеры враждебности еврейству. В 1876 и 1877 годах Ф. М. Достоевский вёл переписку с Софьей Ефимовной Лурье[29]. Впечатления от одной из встреч с Софьей Лурье и её решительности отправиться в Сербию сестрой милосердия послужили основой последней главы «Опять о женщинах» в выпуске «Дневника писателя» за июнь 1876 года[30][31]. Поездка в Сербию дочери банкира не состоялась из-за препятствий отца, а переписка между Достоевским и Софьей Лурье прекратилась в 1877 году[32]. Сохранилось три ответных письма Достоевского С. Е. Лурье от 16 апреля 1876 года и от 11 марта и 17 апреля 1877 года[33].

Переписка Достоевского с еврейскими корреспондентами литератором и критиком А. Г. Ковнером, петербургским врачом Т. В. Брауде и с девушкой из Минска С. Е. Лурье подтолкнула писателя к написанию глав о еврейском вопросе. Послание, отправленное Ковнером из Бутырской тюрьмы, произвело большое впечатление на Достоевского. Своё ответное письмо писатель завершил словами: «Верьте полной искренности, с которой жму протянутую Вами мне руку». Тема еврейского вопроса затрагивалась только в первом из 6 сохранившихся писем Ковнера к Достоевскому от 1877 и 1878 годов. Ковнер и Брауде в своих письмах выражали возмущение описанием евреев в выпусках «Дневника»[34]. Своё отношение к евреям писатель описал во второй главе о еврейском вопросе, в разделах третьей главы «Похороны „Общечеловека“» и «Единичный случай» мартовского выпуска «Дневника писателя» за 1877 год. Во второй главе Достоевский полемизирует с Ковнером и обширно цитирует его письма от 26 и 28 января, 22 февраля 1877 года. Отвечая Ковнеру и Брауде[К 3], «Достоевский страстно выступил против „высокомерного и безмерного предубеждения против русского“, как и вообще против национального „высокомерия“, „самомнения“ и „религиозной ненависти“»[35].

Текст письма Софьи Лурье от 13 февраля 1877 года с описанием похорон доктора Гинденбурга в Минске Достоевский использовал при написании разделов «Похороны „Общечеловека“» и «Единичный случай», указывавшие на возможный путь по решению еврейского вопроса. Отношение евреев Минска к врачу-немцу, «общечеловеку», лечившему еврейских бедняков, Достоевский приводил в качестве примера того, что любовь и служение людям могут объединить народы[36]:

Ведь пастор и раввин соединились в общей любви, ведь они почти обнялись над этой могилой в виду христиан и евреев. Что в том, что, разойдясь, каждый примется за старые предрассудки: капля точит камень, а вот эти-то «общие человеки» побеждают мир, соединяя его; предрассудки будут бледнеть с каждым единичным случаем и наконец вовсе исчезнут.

— Дневник писателя. 1877 год. Март. Глава третья. II. Единичный случай

Достоевист из Италии Рафэлла Вассена (Raffaella Vassena) обращает внимание на то, что мнения еврейских читателей статей мартовского выпуска «Дневника писателя» за 1877 год разделились[37] и были достаточно противоречивы[38]. 8 апреля 1877 года Т. В. Брауде писала Достоевскому: «Насколько мне известно, евреи рады и благодарны Вам за эту статью. <…> Вы увлечены любовью к русскому народу, и если многого не видите, то не столько из-за ненависти к евреям, <…> сколько из-за этой именно любви. Вам является, по крайней мере, охота отвечать. В противном случае, кому же отвечать? Уж не почтенной ли газете г. Суворина?»[39].

В статье о писателе 1893 года энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона сообщается, что немалый труд чтения «Дневника писателя» «вознаграждается перлами ума, доброты и поэзии, встречающимися среди массы повторений и парадоксов», но не говорится о плохом отношении к евреям[40]. В 1910 году А. Г. Горнфельд расценил мартовский выпуск «Дневника писателя» за 1877 год как «главное антисемитическое произведение» Достоевского[41]. В заключении раздела «Еврейский вопрос» Д. В. Гришин писал, что «в „Дневнике“ Достоевский откликнулся на всё, что волновало не только Россию и русских, но и все народы. Общечеловеческое звучание „Дневника“ было огромно. Он был адресован не только России, но и миру»[42].

В монографии «Религия Достоевского» Стивен Кэсседи (Steven Cassedy) указал, что во многих описаниях Достоевского как антисемита упускается из виду его позиция по предоставлению евреям равных прав, а при обвинениях в антисемитизме не принимается во внимание стремление писателя к примирению евреев и христиан и его призыв к универсальному братству в разделе «Но да здравствует братство!»[43]. Американский исследователь задаётся вопросом, почему Достоевского обязательно считают не искренним, когда он протягивает еврею руку. Почему многие критики относятся с недоверием к словам писателя об отсутствии ненависти к евреям: «врагом евреев я никогда не был»[44]? Общественное внимание до сих пор искусственно фиксируется на «антисемитизме» Достоевского.

Посвящённые еврейскому вопросу главы мартовского выпуска «Дневника писателя» за 1877 год до сих пор вызывают ожесточенные споры и оцениваются крайне противоречиво. И. Л. Волгин писал: «Диапазон оценок колеблется здесь в очень широких пределах: от обвинения Достоевского в последовательном антисемитизме до признания факта защиты им евреев от административных притеснений. Читатель, впрочем, сам может судить о справедливости той или иной точки зрения. Но, кажется, невозможно отрицать, что для Достоевского еврейский вопрос не сводился к этнической составляющей, а побуждал постичь мучающую его, автора, „мировую загадку“ еврейства, подозреваемого в самоизоляции, отъединенности от мира, status in statu. „Жидовская идея“ в „Дневнике“ зачастую как бы лишена национального содержания (недаром Достоевский пишет и о „русских жидах“): это своего рода обобщающая метафора»[45].

Status in statu[править]

Возможно, что первая часть названия главы «Status in statu. Сорок веков бытия» была взята Достоевским из книги Я. А. Брафмана «Книга кагала»[46]. Джозеф Франк полагал, что употребление термина status in statu свидетельствует о влиянии этого печально известного труда[47]. Предисловие, написанное в 1882 году к 3-му изданию «Книги кагала» 1888 года, Александр Брафман начал строкой из Шиллера: «Эпиграфом этого сочинения послужили слова Шиллера: „Евреи образуют государство в государстве“, то есть утверждается, что евреи представляют самостоятельный организм в государстве, сплоченный внутри и обособленный извне». Но Достоевский использовал это выражение в статье «Два лагеря теоретиков» («Время», 1862. № 2) ещё до публикации книги Брафмана.

Леон Поляков указывал, что о кагалах как создателях государства в государстве писал Г. Р. Державин[48]. В 1872 году в собрании сочинений Державина была опубликована записка «Мнение об отвращении в Белорусскии голода и устройстве быта евреев», составленная в 1800 году для императора Павла I. Вполне вероятно, что Достоевскому были известны слова Державина «кагалы — опасный status in statu»[49].

24 апреля 1877 года Достоевский получил письмо из Петербурга от еврейского врача Р. М. Кулишера (текст из 20 страниц не опубликован), который опровергал и отрицал выводы писателя о еврейском вопросе, но обвинял не Достоевского, а антисемитские настроения, распространившиеся во всех слоях общества, от семьи до школы, в литературе, печати и политике, оправдывая еврейское status in statu необходимостью защиты традиций от внешней ненависти, а не презрением к другим народам <…>[37].

Ю. М. Лотман писал: «Так, для Достоевского евреи неприемлемы не столько сами по себе, сколько из-за того, что они образуют status in statu». Далее литературовед приводил мнение П. Торопа о том, что «для Достоевского проблема status in statu одна из самых важных»[50], и обращал внимание на то, что тем же термином Достоевский характеризовал проблему интеллигенции[51]: «Петровские реформы создали у нас своего рода statum in statu. Они создали так называемое образованное общество…»[52]. Л. И. Сараскина писала, что «формула „status in statu“, задействованная Достоевским в публицистической (и, может быть, не бесспорной) трактовке еврейского вопроса, не содержит никакого специфически юдофобского, антисемитского оттенка»[53]. Положение status in statu было неприемлемо для Достоевского также относительно семинаристов, о чём свидетельствует изображение Ракитина как негативного персонажа в романе «Братья Карамазовы»[54].

Обвинения в антисемитизме[править]

Впервые Достоевский был удостоен титула одного из «значительнейших выразителей русского антисемитизма» в 1910 году в статье А. Г. Горнфельда о писателе в Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона[41].

Принято считать, что В. Е. Жаботинский был первым автором, кто выступил с обвинениями всей русской литературы и, в частности, Ф. М. Достоевского в антисемитизме. Но, несмотря на то, что в 1909 году в статье, получившей в 1913 году название «Русская ласка», В. Е. Жаботинский писал, что «По Достоевскому — от жидов придет гибель России», русский писатель не был назван антисемитом. Причины того поясняются в предыдущей статье:

Повторяю — то, что назревает в некотором слое русской интеллигенции, не есть ещё антисемитизм. Антисемитизм очень крепкое слово, а крепкими словами зря не следует играть. Антисемитизм предполагает активную вражду, наступательные намерения. Разовьются ли эти чувства когда-нибудь в русской интеллигенции, предсказать нелегко: но пока до них ещё, во всяком случае, далеко.

— В. Е. Жаботинский. Четыре статьи о «чириковском инциденте». II. Асемитизм. 1909

Электронная еврейская энциклопедия утверждает, что «антисемитизм был неотъемлемой частью мировоззрения Достоевского и находил выражение как в романах и повестях, так и в публицистике писателя». Наглядным подтверждением этого, по мнению составителей энциклопедии, является изображение почти всех евреев в произведениях писателя в качестве отрицательных персонажей, а также противоречивая трактовка еврейской темы в публицистике Достоевского 1870-х годов, «которая, однако, остается в основном недоброжелательной»[55]. В статье ЭЕЭ «Россия. Эпоха „Великих реформ“ (1855—81)» сообщается: «С резкими нападками на евреев и иудаизм обрушился Ф. Достоевский в „Дневнике писателя“ (1878—81), хотя в целом его отношение к еврейству было неоднозначным»[16].

Отношение Достоевского к «еврейскому вопросу» анализировал литературовед Леонид Гроссман в приложении «Достоевский и иудаизм» к книге «Исповедь одного еврея»[56], посвящённом переписке между писателем и еврейским журналистом Аркадием Ковнером. Вдова писателя А. Г. Достоевская считала Л. П. Гроссмана «родным человеком»[57] и предоставила ему доступ к архивным материалам, в частности к письмам Ковнера, собранными ею в «Музее памяти Ф. М. Достоевского». Л. П. Гроссман гордился данным фактом, так как упоминал о нём во вступительной статье издания «Воспоминаний» А. Г. Достоевской[58].

Достоевед и биограф писателя Леонид Гроссман начал свою статью «Достоевский и иудаизм» словами: «Достоевского постоянно упрекали в антисемитизме»[59]. Помимо этого Л. П. Гроссман опроверг расхожее мнение, что прозвучавшие с прокурорской трибуны слова на процессе по делу Бейлиса: «Достоевский предсказывал, что евреи погубят Россию» принадлежат автору «Дневника писателя». Литературовед удостоверил: «Ни в полных собраниях его сочинений, ни в письмах, ни в записных книжках, ни в доступных изучению рукописях Достоевского их невозможно найти»[59].

Какой разновидности был упомянутый антисемитизм несколько поясняется в другой статье ЭЕЭ: «В журнале „Скифы“ (№ 3, 1928) была напечатана статья Штейнберга „Достоевский и евреи“, в которой дан анализ обусловленного русским мессианством противоречивого отношения писателя к еврейскому народу, не сводимого к вульгарному антисемитизму»[60].

Встречаются различные определения антисемитизма Достоевского:

  • А. Г. Горнфельд — «банальный антисемитизм»[41]
  • Л. С. Выготский — «банальный антисемитизм»[61], «бытовой антисемитизм»[62]
  • Л. П. Гроссман — «откровенный антисемитизм»[20], «не философский, а чисто газетный антисемитизм»[20], «совмещение философского семитофильства с практическим антисемитизм»[63], «теоретический антисемитизм»[64]
  • Давид Гольдштейн — «априорный антисемитизм», то есть, не требующий доказательств, или «врождённый антисемитизм», рассматриваемый как болезнь (a priori or innate anti-Semitism)[65]
  • Г. С. Морсон — «мессианский антисемитизм»
  • Майя Туровская — «пошлый бытовой антисемитизм»[66]
  • Сьюзан Макрейнолдс — «ставящий в тупик антисемитизм» (puzzling antisemitism)[67]
  • Максим Д. Шраер относительно точки зрения Джозефа Франка оперирует понятием «дискурсивный антисемитизм», приводит его небезызвестное определение Достоевского как «испытывающий чувство вины антисемит» (a guilty anti-Semite) и вариант фрейдиста Феликса Дрейзина (Felix Dreizin) «маниакальный антисемит»[68].

А. З. Штейнберг полагал, что к Достоевскому «псевдонаучное, но отнюдь не двусмысленное название „антисемитизм“» «привилось сначала на Западе, а затем и в России», и расценил определение А. Г. Горнфельда «банальный антисемитизм» как не правдоподобное и загадочное[69]. А. З. Штейнберг отметил несомненный факт недоброжелательного отношения Достоевского к еврейству[70], но оспорил широко распространившееся мнение Горнфельда о посвящённой еврейскому вопросу статье как «главном антисемитском произведении» писателя, которая напротив «являет нам ряд моментов, никак не вмещающихся в понятии антисемитизма, больше того, прямо ему противоположных. Прежде всего следует тут отметить то благоговение, с которым Достоевский подходит к так называемому им самим заключенному в кавычки «еврейскому вопросу», чувство, которое в таком напряжении редко встречается даже у самых бурно-пламенных еврейских националистов»[71].

В 1983 году Г. С. Морсон выступил с критикой точки зрения Давида Гольдштейна об априорном (врождённом) антисемитизме Достоевского, что опровергалось двумя фактами: писатель защищал равноправие евреев в журнале «Время», до 1870-х годов (особенно до публикации «Дневника писателя») евреи не были в центре внимания мыслителя. Достоевский не всегда был антисемитом[72].

Оригинальный текст (англ.)  
Goldstein's clarification—that evolution is in fact aggravation—is necessary in the context of his overall thesis, inasmuch as the Jews did not occupy a central place in Dostoevskij's thought until the 1870's (especially when he published The Diary of a Writer), and there is consequently little evidence to support, and some to contradict, the contention that he was always anti-Semitic.

<…>

It is especially interesting to see how Goldstein manages to interpret evidence that seems flatly to contradict his thesis of innate anti-Semitism to support that thesis.

Косвенно свидетельства Морсона также противоречат заявлению Л. П. Гроссмана о том, что «Достоевского постоянно упрекали в антисемитизме».

Согласно мнению М. М. Дунаева, «изображение отрицательных черт еврейского типа (а Достоевскому и это ставилось в вину) вовсе нельзя назвать антисемитизмом». Многие авторы, обвиняющие писателя в антисемитизме, подвергают сомнению истинность всех идей Достоевского, особенно в национальном вопросе[73].

Т. А. Касаткина предложила «вывести Достоевского — да и большинство явлений действительности — за пределы этой не имеющей к ним отношения и сильно искажающей их восприятие дихотомии» антисемит — филосемит[74], вспоминая, как в прямом эфире она с Павлом Фокиным доказывала, что «Достоевский антисемитом не был»[75]. По мнению достоеведа, «кредит доверия к слову [«антисемитизм»] — а вернее, к его употреблению — на данный момент основательно подорван»[76].

Временные рамки[править]

В письмах Достоевскому от А. Г. Ковнера, Т. В. Брауде и С. Е. Лурье термин «антисемитизм» ещё не употреблялся, так как возник после основания «Антисемитской лиги» (нем. Antisemiten-Liga) немецким журналистом Вильгельмом Марром в 1879 году и вошёл в обиход в 1880 году в Германии. На этом основании использование понятия «антисемитизм» относительно Достоевского может восприниматься как анахронизм. Ковнер употребил термин «антисемит» спустя 20 лет после смерти Достоевского в письме к В. В. Розанову в 1901 году: «Вы спрашиваете: откуда я взял, что Вы антисемит? <…> Евреев же в плоти и в крови вряд ли любите. Да, признаться, и я, несмотря на семитическое происхождение, тоже их не люблю…»[77].

Л. П. Гроссман противоречил собственным словам о несомненности антисемитизма писателя, описывая благородную позицию журнала «Время» в 60-х годах XIX века по защите равноправия евреев в России, подтверждённую повторно Достоевским под конец своей жизни[78]. В 1862 году в сопроводительном письме в редакцию журнала «Время» к своей статье Пётр Лякуб писал: «„Время“ с редким беспристрастием оправдало вопрос о гражданственности евреев с общечеловеческой точки зрения, за что я и все прочие мои товарищи-евреи по университету приносят вам свою нелицемерную благодарность»[79]. По мнению Ефима Курганова, статья П. Лякуба была первой статьёй в защиту Талмуда, которая появилась в русском толстом журнале второй половины XIX века, но ни Л. П. Гроссман, ни рассматривавшие тему «Достоевский и еврейский вопрос» исследователи фактически не упоминают о её проблематике[80].

Леон Поляков писал, что Достоевский «впервые яростно обрушился на жидов» в 1873 году[48]. Японский славист К. Накамура ссылался на статью Гари Розеншильда[81], когда писал, что обвинения Достоевского в антисемитизме со стороны евреев относятся к началу XX века[82].

Выбор термина[править]

К настоящему времени в отношении Достоевского понятия XIX века «юдофобия» и «антииудаизм» используются реже, чем термин более широкого значения «антисемитизм». С. М. Дубнов писал: «В последней четверти XIX века в Европе началось новое движение против евреев, названное антисемитизмом (против семитов), но представляющее в сущности только попытку воскресить старую средневековую юдофобию в новой форме»[83]. Несмотря на то, что Леон Поляков отмечал разницу между понятиями «антисемитизм» и «средневековая юдофобия», по отношению к Достоевскому они фигурируют как равнозначные cинонимы[84], что также наблюдается в статье русско-американского ученого и писателя Максима Д. Шраера "Достоевский, еврейский вопрос и Братья Карамазовы", впервые опубликованной в США на английском языке в 2002 году и изданной в русском переводе в 2006 году в Санкт-Петербурге[85].

Г. С. Померанц не рассматривал отношение Достоевского к евреям в отдельной публикации, но его оценки встречаются в статьях разных лет, собранных в сборнике «Открытость бездне» (1990), в которых вместо термина «антисемитизм» употребляются понятия «юдофобия»[86] и «ксенофобия»[87].

В библиографической аннотации к повторной публикации книги Л. П. Гроссмана «Исповедь одного еврея» в 1999 году понятие «антисемитизм» намеренно взято в кавычки[88], что так же наблюдается в статье Вячеслава Иванова «К идеологии еврейского вопроса», и как в одном из умозаключений философа А. З. Штейнберга 1923 года[89], так и в его статье 1928 года[90]. Гроссман полагал, что взгляды столь сложного и противоречивого писателя как Достоевский и «его отношение к еврейству нельзя исчерпать одной категорической формулой»[91]. В предисловии к переизданию книги Л. П. Гроссмана профессор Л. Гуревич писал как о «жёлчи и яде» и самых чёрных наветах писателя на еврейство, так и о Достоевском как представителе «совести русского народа» — и пришёл к парадоксальному выводу: «Но это был странный антисемит. Он не похож на многих юдофобов — как прошлого, так и современных. Он не одержим ненавистью к евреям…»[92].

В статье «Достоевский и еврейство» журнала «Вёрсты» (1928, № 3) А. З. Штейнберг писал: «Господствующее представление о Достоевском, как о стороннике столь распространенного во второй половине ХIХ века антисемитизма поверхностно»[93]. В том же году М. Л. Слоним в своей рецензии отозвался на эту статью следующим образом: «Очень интересная статья А. Штейнберга „Достоевский и еврейство“ раскрывает особые черты антисемитизма великого писателя, которое автор определяет, как „оборотную сторону и истинное обоснование собственного его иудаизма“»[94]. По этому поводу Жорж Нива писал: «Штейнберг отличает антисемитизм Достоевского от обыкновенного антисемитизма. Для него Достоевский ревнует еврейский народ к Богу; его русский мессианизм — подражание еврейскому избранничеству. А сама идея мессианства происходит от веры Достоевского в „идеи“»[95].

С. Е. Резник, посвятивший 30 лет разоблачению антисемитских мифов, не называя Достоевского антисемитом, расценивал отношение писателя к евреям как фобию, т. е. болезнь, и писал: «Ксенофобия бесспорно входила в мир мыслей и чувств Достоевского, но мир этот был огромен, так что ксенофобия занимала в нем очень маленький уголок»[96].

Персонажи[править]

В качестве одного из доводов при обвинении Достоевского в антисемитизме многие критики приводят карикатурное, по их мнению, изображение евреев в качестве персонажей, что свидетельствует о недоброжелательном и презрительном отношении к еврейству. А. Г. Горнфелд писал, что эпизодический «жид» присутствует почти во всех романах и некоторых рассказах Достоевского, где встречается в соответственной окраске[41]. Из основных еврейских персонажей в художественных произведениях Достоевского Максим Д. Шраер выделил три: Исая Фомича Бумштейна в «Записках из Мёртвого дома», Ахиллеса-пожарного в «Преступлении и наказании» и Лямшина в «Бесах»[97].

Л. П. Гроссман трактовал образ Исая Фомича не столь безапелляционно и однозначно как А. Г. Горнфелд. С одной стороны для исследователя жизни и творчества писателя Л. П. Гроссмана, интерпретировавшего отношение рассказчика «Записок из Мёртвого дома» к Исаю Фомичу Бумштейну как к «домашнему животному» и «бессловесному существу», было трудно признать, что «антисемит» Достоевский мог сдавать еврейской семье свою дачу в Старой Руссе[98]. С другой стороны, согласно Гроссману, Достоевский описывал товарища по каторге «без особенного озлобления, местами даже с оттенком добродушного юмора», общечеловеческий дух творчества писателя спасал его образ от шаржа и раскрывал в нём «глубокий и трогательный смысл». Исай Фомич заслужил «любовь всех каторжников и дружбу великого ненавистника его расы — Достоевского», а главы «Записок» о нём являлись невольной апологией еврейства[99].

Мнение Г. С. Померанца было лишено столь разительных противоречий: «Даже Исай Фомич в „Записках из Мёртвого дома“ — скорее этнографическая зарисовка, чем карикатура. Злобы в „Записках из Мёртвого дома“ нет. Публицистика раннего Достоевского также не сеет ненависти»[100]. Т. А. Касаткина не упускает из вида одно важное различие: А. П. Горянчиков[101] — это повествователь Ф. М. Достоевского[102]. Автор «Записок из Мёртвого дома» (политический преступник) и их рассказчик (арестант-уголовник, убивший жену) — не одно и то же лицо даже при условности персонажа. Касаткина напоминает некоторым исследователям о наличии положительной характеристики Исая Фомича — «блаженнейший и незабвенный»[102]. К. Накамура писал, что «отношение повествователя („я“) к Бумштейну можно назвать светлым»[103].

Многие авторы укоряли писателя за карикатурное изображение Исая Фомича, следовавшее юдофобским стереотипам. Американский достоевед Гари Розеншильд отвёл часть своей монографии анализу влияния стереотипов описания евреев при создании образа Исая Фомича[104].

Сохранившиеся воспоминания очевидцев подтверждают факт того, что поведение и характер персонажа были такими же, как у его реального прототипа — Исая Фомича Бумштеля[105]. Несомненно правы комментаторы, отмечающие ошибку писателя (Л. С. Выготский[106], А. З. Штейнберг[107]): Достоевский не видел, как Исай Фомич повязывает тефилин, которые Д. И. Заславский именовал смешными украшениями[108], на обе руки — согласно «Статейных списков» Бумштель был православного вероисповедания[109], а иудаизм Бумштейна, посещение по субботам молельни и его шаббат (в тексте «Записок из Мёртвого дома» — «шабаш») явились художественным вымыслом писателя.

Т. А. Касаткина в полемике с М. Д. Шраером и другими авторами, которые с критической глубиной рассматривают изображение евреев в художественных произведениях Достоевского, предлагает рассматривать эти образы с точки зрения автора, «отсылающим нас к базовым текстам христианской культуры». Согласно Касаткиной, рассказ Лизы Хохлаковой о распятом жидом мальчике в «Братьях Карамазовых» (Книга XI, глава III. Бесёнок) не является «кровавым наветом»[110].

Употребление слова «жид»[править]

В публицистике и письмах Достоевского встречается острая критика евреев. Многих авторов возмущает употребление Достоевским слова «жид». В феврале 1878 года учитель Козелецкого приходского училища Черниговской губернии Николай Епифанович Грищенко жаловался в письме писателю: «Но это „Слово“ сразу же отталкивает от себя: во второй своей книжке оно выступает защитником жидов! Знает ли редакция „Слова“, что такое жиды, напр., для Черниговской губ.? Они для нас ужаснее, чем турки для болгар: болгары, несмотря на весь турецкий гнет, богаче наших крестьян; для спасения болгар ведется война. Русские же крестьяне вконец порабощены жидами, ограблены ими, и за жидов заступается русская же пресса!»[111]. 28 февраля 1878 года Достоевский ответил корреспонденту:

Вы вот жалуетесь на жидов в Черниговской губернии, а у нас здесь в литературе уже множество изданий, газет и журналов издаётся на жидовские деньги жидами (которых пребывает в литературу всё больше и больше), и только редакторы, нанятые жидами, подписывают газету или журнал русскими именами — вот и всё в них русского. Я думаю, что это только ещё начало, но что жиды захватят гораздо ещё больший круг действий в литературе; а уже до жизни, до явлений текущей действительности я не касаюсь: жид распространяется с ужасающею быстротою. А ведь жид и его кагал — это всё равно что заговор против русских!

— Ф. М. Достоевский, Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 30. Книга I. Стр. 8. — Л., Наука, 1988.

По поводу данных писем следует привести важный комментарий. Впервые письмо Н. Е. Грищенко полностью было опубликовано в 30-ти томном академическом Полном собрании сочинений писателя. При этом в примечаниях редакция, отмечая важное требование исторического подхода, кратко изложила нейтральную позицию по теме «Достоевский и евреи», которая отразила мнение коллектива советских достоеведов, составивших «Группу Достоевского» по подготовке академического издания[112]:

Вслед за славянофилами 30—40-х гг. Достоевский-публицист в «Дневнике писателя» не раз развивал взгляд, согласно которому социальные, классовые антагонизмы обусловлены в конечном счете борьбой нравственно-религиозных принципов и национальных «идей» различных народов. Исходя из этого взгляда, в указанных письмах Достоевский остро реагирует на рост в конце XIX века в условиях быстрого развития капитализма в России социальной роли и влияния во всех сферах жизни богатой части русского (как и западноевропейского) еврейства. Нравственный, религиозный и бытовой облик его представителей вызывает у Достоевского отталкивание, так как писатель видит в них силу, враждебную тому патриархально-демократическому народному сознанию, идеализация которого лежала в основе «почвеннических» историко-философских и религиозных взглядов Достоевского. В современных условиях все подобные высказывания писателя нуждаются в критическом восприятии, основанном на строгом научном анализе исторической обстановки, равно как и на принципах нашего сегодняшнего социалистического мировоззрения.

<…> Критический пафос Достоевского носит ярко выраженный антибуржуазный характер. Достоевский отмечает также проявления еврейского национализма (стремление к национальной обособленности и замкнутости, идея национальной исключительности евреев и их высокомерное отношение к другим религиям и народностям).

<…> Разрешение еврейского вопроса в России XIX века Достоевский видел в преодолении народами национальных предрассудков, вражды и недоверия друг к другу, «в полном братстве, на взаимную помощь и на великое дело служения земле нашей, государству и отечеству нашему. <…> А за русский народ поручиться можно: о, он примет еврея в самое полное братство с собою, несмотря на различие в вере…»

— [113]

Во 2-й половине XIX века слово «жид», не носило той негативной окраски, какую оно обрело в начале XX века, особенно после революции 1917 года, что подтверждается первыми 3-мя изданиями словаря В. И. Даля, где статьи «еврей» и «иудей» отсутствуют.

В 1861 году в русской печати имел место один из первых случаев публичного обсуждения еврейского вопроса, открытый статьёй «Недоразумение по поводу слова Жид» украинофильского журнала «Основа» и продолженный органом русских евреев «Сион» (1861, № 10, «Основа и вопрос о национальностях»). Тогда вопрос об употреблении оскорбительной, по мнению господина П-ва, «гнусной клички „жид“»[114] был снят редакцией журнала «Сион»: «В Основе возник великий вопрос о том, можно ли Евреев называть Жидами. Доказано, что можно и должно. Сион, еврейский орган, издаваемый в Одессе, охотно согласился, что Еврею названием Жида обижаться не следует, и что это название образовалось правильно в филологическом отношении»[115]. В статье «Полемический случай с „Основой“ и „Сионом“» декабрьского выпуска журнала «Время» за 1861 год Ф. М. Достоевский скептически отнёсся к позициям обеих сторон относительно еврейского вопроса[116].

Но спустя 16 лет Т. В. Брауде выражала по этому поводу своё негодование писателю. Рафэлла Вассена приводит цитаты из неопубликованного письма врача из Петербурга от 8 апреля 1877 года, составившего 46 страниц текста: «Вы пишете, что Вы не думаете, что слово жид может быть настолько оскорбительным? <…> Подумайте, кого называют „жидом“. „Жид“ — это эксплуататор, трус, мошенник. <…> Неужели Вам так трудно понять, что Вы не можете так называть еврея, только потому что он еврей?»[117].

Судя по письмам Достоевскому, для Ковнера слово «жид» также было бранным и носило отрицательный оттенок, хотя Достоевский не употреблял его как оскорбление. Ведь в то же время в России афиши анонсировали представления оперы «Жидовка», а мадам Молоховец публиковала как «антисемитские» (например: 1151. Карп, варёный по-жидовски), так и «семитские» рецепты еврейской кухни (например: 1225. Форшмак). В работе Н. С. Лескова «Еврей в России (Несколько замечаний по еврейскому вопросу)» 1883 года встречаются многочисленные употребления слова «жид» в нейтральном значении наряду с его использованием с негативной коннотацией в качестве пейоратива.

Почти через полвека после смерти Достоевского, в 1928 году, А. З. Штейнберг констатировал, что употребление слова «жид» стало первым и главным аргументом «для причисления Достоевского к заклятым ненавистникам еврейского народа»[118]. Согласно точке зрения А. З. Штейнберга, Достоевский знал, что слова «жид» и «еврей» перестали быть синонимами у Пушкина и у Лермонтова, но до конца жизни писатель непрерывно колебался в выборе между свободным от всякого оттенка недоброжелательства словом «еврей» и беспардонным и граничащим с неприличием «жидишка»[119].

Современный словарь русского языка даёт два значения этого «антисемитского» слова: первое — нейтральное, второе — презрительное и бранное[120]. По мнению Николая Наседкина, противоречивое отношение к евреям вообще свойственно Достоевскому: он очень чётко различал понятия «еврей» и «жид». Кроме того, Наседкин отмечает, что слово «жид» и производные от него были для Достоевского и его современников обычным словом-инструментарием в ряду других, использовалось широко и повсеместно, было естественным для всей русской литературы XIX века, в отличие от нашего времени[121].

Сотрудник Петербургского института иудаики В. Л. Вихнович цитировал книгу Менахема Бегина «Белые ночи», где описана любопытная ситуация, когда автор (сионист) безрезультатно доказывал советскому коммунисту Гарину, что для польских антисемитов ругательным является слово «еврей», а обращение «жид» в Польше не оскорбительно[122]. В венгерском, литовском, польском, словацком, хорватском, чешском языках относительно представителя данной национальности употребляется слово «жид», а не «еврей». Обвиняющие Достоевского в антисемитизме авторы не объясняют причин, по которым нейтральное слово «жид» обрело в России негативную окраску, что не наблюдалось в других славянских языках. Например: Еврейский ударный батальон — (польск.) Żydowski kureń Ukraińskiej Armii Halickiej или (укр.) Жидівський курінь.

Слово «жид» не является антисемитским во всех языках. Его употребление Достоевским не может служить доказательством неприязни к еврейскому народу. В. Л. Вихнович писал, что по этому поводу Достоевскому пришлось оправдываться в главе «Еврейский вопрос»: «Уж не потому ли обвиняют меня в „ненависти“, что я называю еврея „жидом“? Но… я не думаю, чтоб это было так обидно»[123]. Тем не менее это было обидно для Ковнера, и продолжает удручать Максима Д. Шраера: до сих пор на страницах произведений Достоевского «на фоне строя букв черной дырой зияет слово „жид“»[124].

Мессианизм и национальные идеи[править]

В статье о Достоевском Еврейской электронной энциклопедии указывается: «Антисемитизм Достоевского связан со славянофильскими корнями его мировоззрения, с русским национально-религиозным мессианизмом, притязания которого неизбежно приходят в столкновение с мессианизмом еврейским»[55]. Согласно мнению Максима Д. Шраера, на значимость религиозных, а точнее мессианских вопросов в размышлениях Достоевского о евреях, внимание достоеведов впервые обратил Л. П. Гроссман: «Он блестяще продемонстрировал, что именно еврей Иисус Христос и еврейский пророк Иов находились в эпицентре художественного сознания Достоевского»[125]. А. З. Штейнберг полагал, что свой мессианизм и веру в богоизбранность русского народа Достоевский унаследовал от Библии еврейского народа[126]. По выражению Рафаэллы Вассена:

Концепция Достоевского «русской идеи» была не разлей вода с еврейским вопросом[127].

Оригинальный текст (англ.)  
As we shall see, the Dostoevskiian concept of the “Russian Idea” went hand in glove with the Jewish question.

У Г. С. Померанца образ идеи как баньки с пауками Свидригайлова «трансформировался» в банку с пауками, в которой соперничали три национальных мессианизма: еврейский, польский и русский[128]. Единственным автором, полемизировавшим с А. З. Штейнбергом о мессианизме Достоевского, был М. М. Дунаев:

Достоевский вообще различал понятия еврейство и жидовство. То есть: еврей для него не обязательно жид, а жид не есть исключительно еврей. Еврейский (а лучше сказать: жидовский) вопрос для Достоевского есть вопрос не этнический, но идеологический <…>. Жидовская идея выражается, по Достоевскому, в стремлении к разобщению, разложению человеческого единства, во вражде против соборности <…>. Отсюда идея избранничества, заключённая в иудейском мессианизме, выражается не в сознании ответственности за Истину перед миром, но в превознесении одного народа над остальными и в желании особых по такой причине привилегий.

Достоевский не мог принять и совместить два мессианизма вовсе не оттого, что находился в плену ложных истолкований сути мессианизма, как то мнилось Штейнбергу, а из-за... несовместимости их. Еврейский мессианизм для Достоевского препятствует идее всечеловечества. Писатель признавал мессианизм русский, поскольку он был связан для него с Истиною Православия, как и с его личным идеалом, и отвергал еврейский, который противоречил этому идеалу и был направлен на разрушение его, — а вовсе не из слепой любви к одному народу и животной ненависти к другому. Он болеет за Истину, а не опускается до уровня, какой ему навязывают, — уровня этнической гордыни. Поэтому если уж определять позицию Достоевского в еврейском вопросе, то следует сознать: это не антисемитизм, а анти-иудаизм.

— М. М. Дунаев. Православие и русская литература. Глава 10. Ф. М. Достоевский[73].

Согласно Сьюзан Макрейнолдс,

Антисемитский русский мессианизм набирал значимость, чтобы стать основной составляющей еретической христианской веры Достоевского — художник, христианский еретик и антисемит взаимосвязаны[129].

Оригинальный текст (англ.)  
Antisemitic Russian messianism grows in importance to become an essencial element of Dostoevsky's heretical Christian faith; the artist, Christian heretic, and antisemite become linked.

Определение статуса еретика относительно Ф. М. Достоевского находится в компетенции Русской православной церкви, а не исследовании литературоведа, которое может расцениваться как вмешательство в церковную жизнь. В том же 2008 году, когда вышла монография С. Макрейнолдс, было опубликовано исследование архиепископа Кентерберийского Роуэна Уильямса «Достоевский: язык, вера, повествование», в котором автор неоднократно подчёркивал, что весь духовный фон произведений Достоевского «прочно и неотъемлемо укоренен в основополагающих догмах православия»[130], писателю была безошибочно присуща православная система ценностей[131], а его «принадлежность православной общности, подлинной и конкретной христианской культуре бесспорна»[132].

Достоевский и Бубер[править]

Мартин Бубер, выступивший за расширение духовного единства человечества и объединение существующих в Европе исповеданий, при личном знакомстве с Вяч. Ивановым предстал как «еврейский праведник с глазами, глубоко входящими в душу, — „истинный израильтянин, в котором нет лукавства“, — как сказал Христос про Нафанаила (Ин.1:47)». В 1932 году Бубер благодарил автора за присланную книгу о Достоевском (Dostojewskij — Tragödie, Mythos, Mystik. 1932), которую «прочёл с чувством духовной близости»[133].

В 1933 году Лев Шестов писал: «Достоевский же и Киргегард были, по мнению Бубера, величайшими людьми XIX столетия»[134]. В 1958 году ещё одну важную оценку философа высказал Ш. Й. Агнон: «Кроме Эйнштейна, нет другого такого известного в мире великого еврея, как Бубер. Уж сколько раз доводилось мне слышать, как знаменитые иноверцы превозносили Бубера и говорили о нём с беспредельным восхищением. Благодаря Буберу, иные из них поняли, какой негасимый свет несёт народ Израиля, а другие — что им следует по крупицам вычищать из собственной души антисемитизм, впитанный с молоком матери»[135]. Т. П. Лифинцева писала, что «еретик среди иудеев, иудей среди христиан» Мартин Бубер зачитывался Достоевским с 12 лет, «и именно от Достоевского он получил первоначальный импульс „влечения“ и любви к христианству»[136].

Для Достоевского главным было православие, а для Бубера преимуществом обладал иудаизм — объединяла двух «необустроенных» (проблематичных, экзистенциальных) мыслителей любовь к Богу. Именно в ней Г. С. Померанц находит близость и родственность кризисного сознания поборника русской идеи и идеолога сионизма. Несмотря на то, что Померанца раздражали многие высказывания автора статьи о еврейском вопросе в «Дневнике писателя» и досадовало, как «вселенская идея с трудом пробивает себе дорогу сквозь этнические страсти в духе Шатова»[137], в отличие от большинства американских исследователей он смог простить Достоевскому ответ Алёши «Не знаю» на вопрос Лизы Хохлаковой о кровавом навете в романе «Братья Карамазовы», поскольку это «совершенно необходимо простить»[138]. Подсчёт количества упоминаний евреев[К 4] и карикатурность еврейских персонажей в произведениях Достоевского отошли для Бубера на дальний план, заслонились более важными, фундаментальными вопросами — не противостоянием, а дружеским диалогом великих религий. Г. С. Померанц писал, что Бубер «сблизил паскалевский страх бездны пространства и времени, страх бесконечности, который в русском читателе расшевелили Тютчев, Толстой, Достоевский», «этот метафизический страх с библейским страхом Божьим — началом премудрости, т. е. страхом, из которого рождается хахма, софия, премудрость, целостное чувство одухотворенности мира»[139].

«Я — Ты — общение в духе любви, диалог с Богом и с ближними — в Духе Божьем» Мартина Бубера Г. С. Померанц считал довольно близким «к символу веры Достоевского (о Христе вне истины и истине вне Христа)»:

Разница только в том, что Бубер подчеркивает незримость Ты, а для Достоевского Ты — зримый образ Христа. <…> Обе веры парадоксальны. Оба, Достоевский и Бубер, опираясь на традиции (иудаизма или православия), придают им новый смысл. Плодотворно воспринять [книгу Бубера] «Два образа веры» не как спор двух вероисповеданий, а иначе, — как стремление, опираясь на позавчерашний день, прийти к завтрашнему, к незримому, не выраженному в слове единству всех высоких религий. Этот дух выражен у Достоевского в «Сне смешного человека», а у Бубера в «Я и Ты», где просто вынесены за скобки приметы вероисповеданий.

— Г. С. Померанц. Перекличка героев Достоевского с Бубером. 1988—1995[140].

Критика[править]

Среди многочисленных статей, рассматривающих отношение Достоевского к евреям, выделяются лишь несколько объёмных работ: Давида Гольдштейна «Достоевский и евреи» (1-е издание на французском языке 1976 года[26], перевод на английский вышел в 1981 году[8]), ставшее уже классическим исследование швейцарского слависта Феликса Филиппа Ингольда «Достоевский и иудаизм», вышедшее на немецком языке в 1981 году[141], и монография американского достоеведа Сьюзан Макрейнолдс, опубликованная на английском языке в 2008 году[142]. Очень обширную библиографию трудов по данной теме и связанными с ней проблемами приводит профессор Бостонского Колледжа Максим Д. Шраер в своей статье «Достоевский, еврейский вопрос и „Братья Карамазовы“»[143][85].

Рафаэлла Вассена считает, что авторы, анализировавшие противоречивое отношение Достоевского к евреям, согласно высказанных ими мнений, разделяются на две группы. К первой группе относятся исследователи, открыто обвинившие писателя в антисемитизме: Ганс Кон (Hans Kohn), Давид Гольдштейн, Семён Дубнов и Максим Д. Шраер. Вторая группа представлена Леонидом Гроссманом, Феликсом Ингольдом и Джозефом Франком[144].

По теме «Достоевский и евреи» только в одном из имеющихся в открытом доступе 9-ти томов ежегодного журнала Dostoevsky Studies (тома 1—9, 1980—1988) Международного Общества Достоевского (МОД) была опубликована краткая рецензия Натана Розена (Rosen, Nathan) на работу Давида Гольдштейна «Достоевский и евреи»[145]. По данному вопросу в 2009 году в новой серии журнала МОД вышла ещё одна публикация — рецензия австрийского достоевиста Рудольфа Нойхаузера (Rudolf Neuhäuser) на монографию Сьюзен Макрейнолдс[146].

Различные точки зрения на отношение Джозефа Франка к антисемитизму Достоевского вкратце были отражены в некрологе американского достоеведа. Некоторые учёные восприняли пятитомную биографию Достоевского с раздражением, поскольку менялось отношение Джозефа Франка к антисемитизму русского писателя. В начале пенталогии г-н Франк расценивал обвинения Достоевского в антисемитизме преувеличенными, но в конце заключительного тома исследования («Мантия пророка» — The Mantle of the Prophet, 1871—1881) признал ядовитость его злобы и предубеждения. Некоторые критики считали, что Джозеф Франк был непоследователен и противоречив, другие — что он был слишком апологетичным даже в конце последнего тома биографии[147][148].

По мнению критика Майи Туровской, взаимный интерес Достоевского и евреев вызван воплощением в евреях (и в Ковнере, в частности) искательства персонажей Достоевского[66]. Л. С. Выготский в заключении незаконченной статьи 1916—1917 годов писал об отношении Достоевского к евреям:

И пусть он очень ошибался и много нехорошего сказал об евреях, много неверного, противоречивого сказал об отношениях двух народов. Пусть не прав он в крайних выводах своих, но, исходя из основной мысли своей, он сказал много верного и глубокого. И вот надо отобрать «пшеницу от плевел» в словах Достоевского о евреях, отбросив (о, с психологической стороны все это очень любопытно) все неверное, в пылу спора сказанное, разобрать все новое и глубокое и подумать о выводах из этого.

— Л. С. Выготский. Евреи и еврейский вопрос в произведениях Ф. М. Достоевского[149].

В конце статьи Л. С. Выготский цитировал слова Достоевского «насколько евреи способны к новому и прекрасному делу настоящего братского единения с чужими им по вере и по крови людьми», «нужно брататься с обеих сторон», «Да смягчатся взаимные обвинения, да исчезнет всегдашняя экзальтация этих обвинений, мешающая ясному пониманию вещей», и подытожил сомнения писателя: «И вот здесь-то, говоря о том, почему евреи неспособны к этому, Достоевский выдвигает уже не обычные шаблонные, банальные (им же выдвинутые прежде) мысли, а новые, глубокие, в которых он проникает вглубь еврейского вопроса»[150].

Два Достоевских[править]

В 1979 году Померанц писал, что мучился вопросом «каким образом „всемирная отзывчивость“ уживалась у Достоевского с ксенофобией»[151] и цитировал статью Вл. С. Соловьёва «Русский национальный идеал» 1891 года, где философ высказал существенно отличные суждения о Достоевском от изложенных ранее в «Трёх речах в память Достоевского» (1881—1883), что свидетельствовало об изменении его взглядов. В 1982 году Натан Розен начал свою рецензию на книгу Давида Гольдштейна вопросом автора:

Как мог такой проницательный и мудрый писатель как Достоевский, столь страстно посвятивший себя христианскому смирению и братскому единению, стать самым большим антисемитом среди русских писателей XIX века?[152].

Оригинальный текст (англ.)  
How could a writer subtle and profound as Dostoevsky, so passionately committed to Christian humility and brotherhood, become the most anti-Semitic of nineteenth-century Russian writers?

Дж. Франк писал, что в рассказах «Дневника писателя» выражена душевная боль к страдающим, но в том же журнале встречается глубоко укоренившаяся ксенофобия ко всем не великороссам, особенно к евреям. Для многих еврейских читателей «Дневника» призывы к любви и всепрощению соответствовали их устремлениям в поисках собственного места в русском обществе, но они были озабочены антиеврейскими высказываниями автора[10]. По мнению Л. П. Гроссмана, несмотря на то, что антисемитизм Достоевского смягчался несомненной родственностью его типа мышления с библейским духом, не стоит удивляться тому, как уважению писателя к этической мысли еврейства сопутствует неприязнь к создавшему её народу, поскольку совмещение философского семитофильства с практическим антисемитизмом было уделом многих мыслителей[63].

Г. С. Морсон приводил имена критиков, отмечавших отличия между качеством журналистики и художественных произведений Достоевского: Лев Шестов, Виктор Шкловский, Э. Х. Карр, Майкл Холквист (Michael Holquist), Авраам Ярмолинский (Avrahm Yarmolinsky), М. М. Бахтин. Согласно Морсону, теорию «двух Достоевских» разделяли Давид Гольдштейн, Джозеф Франк и Джеффри Кабат (Geoffrey Kabat)[153].

Выделяя «феномен патологического влечения Достоевского к евреям и иудаизму», Максим Шраер писал, что в качестве одного из подходов к нему «стало проецирование идеи двойничества», и ссылался на точку зрения Пеэтера Торопа: еврей — это двойник Достоевского, и в нём отражается сам писатель[68]. Далее М. Д. Шраер продолжил: «Мережковский и Дрейзин и другие критики и исследователи по разным причинам отстаивали идею „двух Достоевских“», и привёл противоположное мнение Майкла Каца (Michael R. Katz): «конечно же, существует лишь один — но очень сложный и многогранный — Достоевский»[125]. И. Л. Волгин писал, что разделение Достоевского на прекрасного романиста и плохого публициста длилось десятилетиями и прочно утвердилось в академической науке[154].

С одной стороны, для некоторых исследователей произошло разделение Достоевского на писателя и публициста, что приблизительно имела в виду Майя Туровская в отзыве о статье Л. П. Гроссмана[66], с другой — на филосемита и антисемита — как в подзаголовке одного из разделов монографии Стивена Кэсседи:

Как быть филосемитом и антисемитом примерно в одно и то же время[155]

Оригинальный текст (англ.)  
How to be a Philo-Semite and Anti-Semite at (roughly) the Same Time

Для американского слависта русско-еврейского происхождения М. Каца решение вопроса об отношении Достоевского к евреям повлияло на определение его самоидентификации как еврея. После того, как на одной из лекций М. Кац рассказывал студентам о Достоевском как об истинном антисемите, ненавидевшим евреев более, чем это было абсолютно необходимо, и был поставлен в тупик вопросом из аудитории, он начал внимательнее изучать точки зрения Давида Гольдштейна, Г. С. Морсона и Феликса Дрейзина. В итоге М. Кац пришёл к выводу, что Достоевский не ненавидел евреев, а был другим[156]. Исследователь задаёт вопрос:

Сколько же Достоевских на самом деле — один или два? Является ли он (или они?) обычным ненавистником еврея или антисемитом[157]?

Оригинальный текст (англ.)  
Well, how many Dostoevskys are there really—one or two? And is he (or they?) a conventional Jew-hater or an anti-Semite?

Для Каца существует только один очень сложный Достоевский, взгляды которого эволюционировали в течение всей его жизни, и отношение к ним следует исследовать в контексте русской истории и литературы. Проанализировав позиции критиков, М. Кац описывает их отношение к Достоевскому-антисемиту, ставя риторический вопрос: Д. Гольдштейн выносит безоговорочный приговор, Дж. Франк выступает со стороны защиты, Г. С. Морсон относится с ненавистью, а Дрейзин рассуждает в терминах психологии и/или психопатологии? Идею «отношения любовь-ненависть» Кац относит к сфере эмоций[157]. Кац не обвиняет и не защищает Достоевского, не замещает любовь ненавистью и не проводит психологическое исследование:

Я могу ценить его творчество, незаурядность и глубину, равно как насмешливую силу его языка, персонажей и убеждений даже тогда, когда он выступает самым большим антисемитом. Но в то же время я могу питать отвращение к его предубеждённости, указывать моим студентам на его разногласия и противоречия, раздумывать о тайнах личности человека — как Достоевского, так и моей. Считаю, что в определённом смысле именно чтение Достоевского заставило меня стать евреем[158].

Оригинальный текст (англ.)  
I nether condemn him outright, nor apologize for him, nor replace love with hatred, nor psychologize. I can appreciate his creativity, originality, and profundity, as well as the sneer power of his language, characters, and convictions—even when he is being his most anti-Semitic. But at the same time I can abhor his prejudice, point out the difficulties and contradictions to my students, and privately ponder the mysteries of the human personality—Dostoevsky`s and my own. In one sense then, I suppose, it was reading Dostoevsky that really made me become a Jew.

Тем не менее, и в настоящее время данный вопрос продолжает ставить читателей и исследователей в тупик и ждёт своего решения. Ответ на него пыталась найти Сьюзан Макрейнолдс в своей монографии[142].

В статье о XIV Симпозиуме Международного Общества Достоевского (МОД) достоевед Ирина Ахундова приводила слова правнука писателя Дмитрия Андреевича Достоевского: «<…> но главное — наконец-то на этих форумах стали говорить не о двух разных Достоевских, как было поначалу, а об одном писателе»[159]. После XV Симпозиума МОД, на котором ключевой стала тема «Достоевский и журнализм», вышел четвертый выпуск издательской серии МОД Dostoevsky Monographs. В предисловии к этому сборнику статей В. Н. Захаров писал: «Очевидно различие авторских установок в литературе и журналистике, в поэтике и риторике, но авторы сборника обнаружили редкое согласие в оценке художественного значения романного и журналистского творчества писателя, в признании их органического единства, которое диктует общая стратегия творчества. Значит ли это, что преодолено широко распространенное в свое время противопоставление Достоевского-художника и Достоевского-публициста, покажет время»[160].

См. также[править]

Примечания[править]

  1. В полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского в 30-ти томах (Л. 1972—1990) «Дневнику писателя» отведено 7 томов (тт. 21— 27), где авторский текст занимает 800 страниц. Объём глав о еврейском вопросе равняется 19 страницам (выпуск за март 1877 года).
  2. Восточному вопросу отведены части глав «Дневника писателя» за 1876 и 1877 годы, что занимает 100—120 страниц.
  3. В комментариях к полному собранию сочинений в 30-ти томах (Л. 1972—1990) и собранию сочинений в 15-ти томах Ф. М. Достоевского письма Т. В. Брауде ошибочно выдаются за письма С. Е. Лурье. См.: Ипатова С. А. Неизданные письма к Достоевскому // Достоевский. Материалы и исследования / Гл. ред. Г. М. Фридлендер. — Научное издание. — СПб. : «Дмитрий Буланин», 1996. — Т. 12. — С. 205—226. — 280 с. — ISBN 5-86007-061-6.
  4. В романе «Братья Карамазовы» М. Д. Шраер насчитал не менее десяти случаев упоминания евреев. См.: Шраер М. Д. Достоевский, еврейский вопрос и «Братья Карамазовы» // Достоевский и мировая культура : альманах. — СПб.: Серебряный век, 2006. — В. 21. — С. 160. — ISBN 5-902238-26-9. Точнее: производные от слова «еврей» встречаются 3 раза, а производные и пренебрежительные от слова «жид» — 17 раз. Для сравнения: частота употребления слова «поляк» вместе с производными и пренебрежительными значениями даёт 17 результатов.

Источники[править]

  1. Дневник писателя. 1877 год. «Еврейский вопрос»
  2. Штейнберг, 1923, с. 9
  3. Штейнберг, 1923, с. 42
  4. McReynolds, 2008, Introduction
  5. Лазари, Анджей де В кругу Фёдора Достоевского. Почвенничество / В. А. Хорев. — М.: Наука, 2004. — С. 93. — 207 с. — ISBN 5020333778.
  6. Заславский, 1923
  7. Бейзер, Михаил Евреи в Петербурге. (Глава пятая. Литейный и Пески). История еврейского народа. Проверено 26 мая 2015.
  8. 8,0 8,1 8,2 Goldstein, 1981
  9. Frank, Joseph His Jewish Problem (англ.). The New York Review of Books (1980-12-04). Проверено 15 июля 2015.
  10. 10,0 10,1 Frank, 2003, Chapter 16. The Jewish Question
  11. Бумштейн Исай Фомич. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 27 сентября 2015.
  12. Ковнер Аркадий (Авраам-Урия, Альберт) Григорьевич. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 27 сентября 2015.
  13. Goldstein, 1981, p. 107
  14. Гроссман Л. П., 1999, с. 8
  15. Гроссман Л. П., 1999, с. 113
  16. 16,0 16,1 16,2 Россия. Эпоха «великих реформ» (1855—81) — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  17. Туниманов, 1995, Комментарии
  18. Frank, 2003, Chapter 16. The Jewish Question
  19. Frank, 2003, Chapter 16. The Jewish Question
  20. 20,0 20,1 20,2 Гроссман Л. П., 1999, с. 180
  21. Сканлан, 2006, Глава 6. «Русская идея» Достоевского
  22. Лотман, 1999, 6. Интеллигент и еврей
  23. Лотман, 1999, 6. Интеллигент и еврей
  24. Гришин Д. В. Был ли Достоевский антисемитом? // Вестник русского христианского движения. — Париж — Нью-Йорк — Москва: 1974. — В. 114. — С. 73—88. — ISSN 0767-7294.
  25. Кац Н. Ф.. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 21 июня 2016.
  26. 26,0 26,1 Goldstein, 1976
  27. Гришин, 1971, Еврейский вопрос
  28. Гришин, 1971, Еврейский вопрос
  29. Лурье Софья Ефимовна. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 27 сентября 2015.
  30. Ипатова, 1996, С. Е. Лурье — Достоевскому от 15 августа 1876 г. Петербург
  31. Достоевский Ф. М. «Дневник писателя». 1876 год. Июнь. Опять о женщинах
  32. Рак, В. Д. Примечания // Собрание сочинений : в 15 т. / Ф. М. Достоевский. — Л. : Наука, 1994. — Т. 13. — С. 494.
  33. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений : в 15 т. — Л. : Наука, 1988—1996. — Т. 15.
  34. Степанова Г. В. Примечания (673. А. Г. Ковнеру. Примечание 11) // Полное собрание сочинений : в 30 т. / Достоевский Ф. М.; Ред. В. А. Туниманов, Г. М. Фридлендер. — Л. : Наука, 1986. — Т. 29, кн. 2. — С. 279. — 376 с.
  35. Туниманов, 1995, Комментарии
  36. Ипатова, 1996, С. Е. Лурье — Достоевскому от 13 февраля 1877 г. Минск
  37. 37,0 37,1 Vassena, 2006, с. 62
  38. Vassena, 2006, с. 63
  39. Якубович, Орнатская, 1995, 1877. Петербург. Апреля 8
  40. Кирпичников А. И. Достоевский, Федор Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890−1907.
  41. 41,0 41,1 41,2 41,3 Достоевский, Феодор Михайлович // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  42. Гришин, 1971, Еврейский вопрос
  43. Cassedy, 2005, 3. Belief Is Contextual
  44. Cassedy, 2005, 3. Belief Is Contextual
  45. Волгин, 2011, Поверх барьеров. Загадка «Дневника писателя»
  46. Тороп, 1997, с. 32
  47. Frank, 2003, Chapter 16. The Jewish Question
  48. 48,0 48,1 Поляков, 1998, Европа на пути к самоубийству. Россия
  49. Державин Г. Р. XXI. Мнение об отвращении в Белорусскии голода и устройстве быта евреев. 1800. Часть II. О Евреях // Сочинения Державина : в 9 т. / С объяснительными примечаниями Я. Грота. — СПб. : Издательство Императорской Академии Наук, 1872. — Т. 7. — С. 260. — 758 с.
  50. Тороп, 1997, с. 33
  51. Лотман, 1999, 6. Интеллигент и еврей
  52. Достоевский Ф. М. Два лагеря теоретиков // Собрание сочинений. — Л.: Наука, 1993. — Т. 11. — С. 222.
  53. Сараскина Л. И. Status in statu. Быть иезуитом // Достоевский и мировая культура : альм.. — СПб.: Серебряный век, 2013. — В. 30 (2). — С. 56. — ISBN 9785906357038.
  54. Ракитин Михаил Осипович. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 23 апреля 2016.
  55. 55,0 55,1 Достоевский Фёдор. ЭЕЭ
  56. Гроссман Л. П., 1999, с. 175—190
  57. Андрианова И. С. Музейная и библиографическая деятельность А. Г. Достоевской. Общество Филателистов Санкт-Петербурга. Проверено 23 июня 2015.
  58. Достоевская А. Г. А. Г. Достоевская и её «Воспоминания» // Воспоминания / Вступ. ст. Гроссман Л. П.. — М.—Л., 1925. — С. 14.
  59. 59,0 59,1 Гроссман Л. П., 1999, Приложение. Достоевский и иудаизм
  60. Штейнберг Ахарон — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  61. Выготский, 2000, с. 93
  62. Выготский, 2000, с. 95
  63. 63,0 63,1 Гроссман Л. П., 1999, с. 188
  64. Гроссман Л. П., 1999, с. 189
  65. Morson, 1983, p. 306
  66. 66,0 66,1 66,2 Туровская, 2006, 3. Евреи и Достоевский
  67. McReynolds, 2008, Introduction
  68. 68,0 68,1 Шраер, 2006, с. 154
  69. Штейнберг, 1928, с. 94
  70. Штейнберг, 1928, II
  71. Штейнберг, 1928, V
  72. Morson, 1983, p. 306—307
  73. 73,0 73,1 Дунаев, 2002, Глава 10. Ф. М. Достоевский. Раздел 9 [«Дневник писателя»]
  74. Касаткина, 2007, с. 414
  75. Касаткина, 2007, с. 416
  76. Касаткина, 2007, с. 415
  77. Гроссман Л. П., 1999, с. 147
  78. Гроссман Л. П., 1999, Приложение. Достоевский и иудаизм
  79. Лякуб, П. Ответ г. А. Александрову (25 № «Дня»). По поводу его набега на талмуд / Под ред. М. Достоевского // «Время» : Литературно-политический журнал. — СПб.: Типография Э. Праца, 1862. — В. 5 (май). — Vol. X. — С. 60.
  80. Курганов, Ефим. Раскольников и другие. Опыт религиозно-философского комментария к «Преступлению и наказанию». Что Достоевский мог знать о талмуде в шестидесятые годы XIX столетия? // Заметки по еврейской истории : журнал. — 2014. — № 5—6 (175).
  81. Rosenshild, Gary. Dostoevskii`s 'The Funeral of the Universal Man' and 'An Isolated Case' and Chekhov`s 'Rothschild`s Fiddle': The Jewish Question (англ.) // Russian Review. — 1997. — В. 4 (October). — Vol. 56. — С. 487—504. — DOI:10.2307/131561
  82. Накамура, 2004, с. 342—343
  83. Дубнов С. М. Часть 3. Средние века и Новое время. Новое время. Глава 11. Обзор главнейших событий XIX века // Краткая история евреев. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — Т. 2. — 572 с. — ISBN 5-85880-440-3.
  84. Поляков, 1998, Третья часть. Расистская реакция. III. Франция. Угрозы будущего: социалистические движения
  85. 85,0 85,1 Шраер, 2006
  86. Померанц, 1990, Антикрасноречие Достоевского в историко-культурной перспективе
  87. Померанц, 1990, Антикрасноречие Достоевского в историко-культурной перспективе
  88. Гроссман Л. П., 1999, Аннотация
  89. Штейнберг, 1923, с. 45
  90. Штейнберг, 1928
  91. Гроссман Л. П., 1999, с. 176
  92. Гроссман Л. П., 1999, с. 13
  93. Штейнберг, 1928, с. 95
  94. Слоним М. Л. «Версты» № 3 – «Новый мир» № 1 – «Красная новь» № 1. Воля России. Проверено 26 февраля 2016.
  95. Нива, Жорж Спящие и бодрствующие // Друзья моих ранних лет (1911—1928) / Штейнберг А. З.; Подготовка текста, предисловие и примечания Ж. Нива. — Париж : 1991. — С. 271. — 288 с.
  96. Резник, 2002
  97. Шраер, 2006, Примечание 50
  98. Белов, Сергей Ф. М. Достоевский и евреи. Журнал «Дети Ра» № 4 (78) (2011). Проверено 23 мая 2015.
  99. Гроссман Л. П., 1999, с. 180—184
  100. Померанц, 1990, Антикрасноречие Достоевского в историко-культурной перспективе
  101. Горянчиков Александр Петрович. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 2 мая 2016.
  102. 102,0 102,1 Касаткина, 2008, с. 196—226
  103. Накамура, 2004, с. 344
  104. Rosenshild, 2008, Part Three: Dostoevsky
  105. Бумштель Исай Фомич. Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества. Проверено 18 апреля 2016.
  106. Выготский, 2000, с. 82
  107. Штейнберг, 1928, I
  108. Заславский, 1923, I
  109. Якубович И. Д. Примечания // Полное собрание сочинений : в 30 т. / Достоевский Ф. М.; Ред. Ф. Я. Прийма. — Л. : Наука, 1972. — Т. 4. — С. 283—284. — 326 с.
  110. Касаткина, 2007, с. 420—432
  111. Якубович И. Д. Примечания. 729. Н. Е. Грищенко // Полное собрание сочинений : в 30 т. / Достоевский Ф. М.; Ред. Н. Ф. Буданова, Г. М. Фридлендер, И. Д. Якубович. — Л. : Наука, 1988. — Т. 30, кн. I. — С. 263. — 456 с.
  112. Группа по изучению творчества Ф. М. Достоевского. ИРЛИ РАН. Проверено 7 мая 2016.
  113. Буданова Н. Ф., Фридлендер Г. М. Примечания // Полное собрание сочинений : в 30 т. / Достоевский Ф. М.; Ред. Н. Ф. Буданова, Г. М. Фридлендер, И. Д. Якубович. — Л. : Наука, 1988. — Т. 30, кн. I. — С. 259—260. — 456 с.
  114. Основа, 1861, XIII. Недоразумение по поводу слова Жид
  115. Литературное обозрение и заметки / Редактор и издатель М. Н. Катков // «Русский вестник» : Литературно-политический журнал. — М.: Типография Каткова и Кº, 1861. — В. Ноябрь-Декабрь. — Vol. 36. — С. 47.
  116. Достоевский Ф. М. Полемический случай с «Основой» и «Сионом» / Под ред. М. Достоевского // «Время» : Литературно-политический журнал. — СПб.: Типография Э. Праца, 1861. — В. 12 (декабрь). — С. 114—116.
  117. Vassena, 2006, с. 60
  118. Штейнберг, 1928, I
  119. Штейнберг, 1928, I
  120. Жид // Словарь русского языка / Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер.. — М.: Русский язык; Полиграфресурсы, 1999. — Т. 1. — ISBN 5-200-02673-3.
  121. Наседкин Н. Минус Достоевского (Ф. М. Достоевский и «еврейский вопрос»)
  122. Вихнович, 2012, с. 105—106
  123. Вихнович, 2012, с. 102
  124. Шраер, 2006, с. 151
  125. 125,0 125,1 Шраер, 2006, с. 155
  126. Штейнберг, 1928, IV
  127. Vassena, 2006, с. 50
  128. Померанц, 1990, Смешной человек и народ-богоносец
  129. McReynolds, 2008, Introduction
  130. Уильямс, 2013, с. 28
  131. Уильямс, 2013, с. 36
  132. Уильямс, 2013, с. 55
  133. Иванов Дм. Вяч. Мартин Бубер и Вячеслав Иванов // Russian Literature and History: in Honor of Professor I. Serman : Сборник статей / Edited by Wolf Moskovich, Jonathan Fraenkel, Victor Levin, Samuel Shvarzband. — Jerusalem : Hebrew University of Jerusalem, 1989. — С. 151—154. — 208 с. — ISBN 965-337-001-4.
  134. Шестов Л. И. Мартин Бубер // Путь. — 1933. — № 39.
  135. Агнон Ш. Й. О Мартине Бубере. Тем, кто должен познакомиться с Мартином Бубером и всё ещё не знаком с ним. К 80-летию Бубера // Заметки по еврейской истории : журнал. — 2010. — № 9 (132).
  136. Лифинцева Т. П. Мартин Бубер // Философы двадцатого века : Сборник / Отв. ред. И.С. Вдовина. — М. : «Искусство ХХI век», 2004. — Кн. 2. — С. 64—65.
  137. Померанц, 2014, Перекличка героев Достоевского с Бубером
  138. Померанц, 1990, Заметки о внутреннем строе романа Достоевского
  139. Померанц, 2014, Перекличка героев Достоевского с Бубером
  140. Померанц, 2014, Перекличка героев Достоевского с Бубером
  141. Ingold, 1981
  142. 142,0 142,1 McReynolds, 2008
  143. Касаткина, 2007, Примечание 1
  144. Vassena, 2006, с. 46
  145. Rosen, 1982, p. 201—204
  146. Neuhäuser, Rudolf. Rezensionen. Susan McReynolds: Redemption and the Merchant God. Dostoevsky's Economy of Salvation and Antisemitism (нем.) // Dostoevsky Studies. New Series. — 2009. — Vol. 13. — С. 217—220. — ISBN 978-3-89308-970-3. — ISSN 1013-2309.
  147. Weber, Bruce. Joseph Frank, Biographer of Dostoevsky, Dies at 94. The New York Times (2013-03-03). Проверено 9 декабря 2015.
  148. ИноСМИ.ru Некролог биографа Достоевского Джозефа Фрэнка (Joseph Frank). Елена Виноградова. Проверено 15 апреля 2016.
  149. Выготский, 2000, с. 96
  150. Выготский, 2000, с. 97
  151. Померанц, 1990, Антикрасноречие Достоевского в историко-культурной перспективе
  152. Rosen, 1982, p. 201
  153. Morson, 1983, p. 309
  154. Волгин, 2011, Поверх барьеров. Загадка «Дневника писателя»
  155. Cassedy, 2005, p. 65
  156. Katz, 1996, p. 232
  157. 157,0 157,1 Katz, 1996, p. 242
  158. Katz, 1996, p. 243
  159. Ахундова, Ирина. В Италии прошел симпозиум о творчестве Достоевского. Европейский русский альянс (2010-07-05). Проверено 19 мая 2016.
  160. Захаров В. Н. Предисловие // Достоевский и журнализм / под ред. В. Н. Захарова, К. А. Степаняна, Б. Н. Тихомирова. — СПб. : Дмитрий Буланин, 2013. — Вып. 4. — С. 11. — 379 с. — (Dostoevsky Monographs). — ISBN 978-5-86007-755-3.

Литература[править]

  • Брафман, Яков Александрович // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  • Волгин И. Л. Поверх барьеров. Загадка «Дневника писателя» // Дневник писателя : в 2 т. / Достоевский Ф. М.; Вступ. ст. И. Волгина, коммент. В. Рака, А. Архиповой, Г. Галаган. — М. : Книжный Клуб 36.6, 2011. — Т. 1. — 800 с. — ISBN 978-5-98697-176-6.
  • Вихнович В. Л. 5.3. В России в царствование Екатерины II. 1. Евреи и жиды // 2000 лет истории евреев России. — СПб: Академия исследования культуры, 2012. — С. 98—106. — 608 с. — ISBN 5-94396-117-8.
  • Выготский Л. С. Евреи и еврейский вопрос в произведениях Ф. М. Достоевского // От Гомеля до Москвы. Начало творческого пути Льва Выготского. Из воспоминаний Семена Добкина. Ранние статьи Л. С. Выготского / Сост. и предисловие И. М. Фейгенберга. — Lewiston, NY : Edwin Mellen Press, 2000. — С. 74—97.
  • Гришин Д. В. Глава третья. Проблемы «Дневника писателя». Еврейский вопрос // Достоевский — человек, писатель и мифы. Достоевский и его «Дневник писателя». — Melbourne: Русское отделение Мельбурнского университета. University of Melbourne, 1971. — 369 с.
  • Гроссман Л. П. Приложение. Достоевский и иудаизм // Исповедь одного еврея / Предисловие профессора С. Гуревича. — 2-е. — М.: Деконт+, 1999. — С. 175—190. — 192 с. — 3000 экз. — ISBN 5020333778.
  • Достоевский, Феодор Михайлович // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
  • Достоевский Фёдор — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • Дунаев М. М. Глава 10. Ф. М. Достоевский // Православие и русская литература : в 6 т. — 2-е изд., испр. и доп.. — М. : Храм святой мученицы Татианы при МГУ, 2002. — Т. 3. — С. 404—744. — 768 с. — 6000 экз. — ISBN 5-900988-09-0.
  • Заславский Д. И. Евреи в русской литературе // Еврейская летопись : сборник : в 4 т. / Ред. Л. М. Клячко. — Петроград — Москва : Радуга, 1923. — Т. 1. — С. 59—86. — 222 с.
  • Ипатова С. А. Неизданные письма к Достоевскому // Достоевский. Материалы и исследования / Гл. ред. Г. М. Фридлендер. — Научное издание. — СПб. : «Дмитрий Буланин», 1996. — Т. 12. — С. 205—226. — 280 с. — ISBN 5-86007-061-6.
  • Касаткина Т. По поводу суждений об антисемитизме Достоевского // Достоевский и мировая культура : альманах. — М.: Общество Достоевского, 2007. — В. 22. — С. 413—435. — ISBN 978-5-89073-047-3.
  • Касаткина Т. Авторская позиция в произведениях Достоевского // Вопросы литературы : научный журнал. — 2008. — В. 1. — С. 196—226. — ISSN 0042-8795.
  • Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского: 1821–1881 / Сост. И. Д. Якубович, Т. И. Орнатская. — Ин-т русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. — СПб.: Академический проект, 1995. — Т. 3 (1875—1881). — 614 с. — ISBN 5-7331-0002-8.
  • Лотман Ю. М. Интеллигенция и свобода (к анализу интеллигентского дискурса) // Русская интеллигенция и западный интеллектуализм. — М. : О. Г. И., 1999. — С. 136—140. — 152 с.
  • Накамура К. Достоевский и еврейский вопрос. Взгляд японского русиста (Заметки) // Достоевский и мировая культура : альманах. — СПб. — М.: Серебряный век, 2004. — В. 20. — С. 342—372. — ISBN 5-902238-19-6.
  • Недоразумение по поводу слова Жид / Гл. ред. В. М. Белозерский // «Основа» : Южно-русский литературый вестник. — СПб.: Типография Н. Тиблена и Комп., 1861. — В. 6 (июнь). — С. 134—142.
  • Поляков, Л. История антисемитизма. Эпоха знаний. — М.: Мосты культуры, 1998. — Т. 2. — 448 с. — ISBN 5-00-002064-2.
  • Померанц Г. С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. — М.: Советский писатель, 1990. — 384 с. — ISBN 5-265-01527-2.
  • Померанц Г. С. Встречи с Достоевским. Перекличка героев Достоевского с Бубером // Страстная односторонность и бесстрастие духа / Отв. ред. Г. Э. Великовская. — 2-е, испр.. — М. — СПб.: Центр гуманитарных инициатив. Университетская книга, 2014. — С. 173—179. — 618 с. — (Российские Пропилеи). — 1000 экз. — ISBN 978-5-98712-154-2.
  • Резник, Семён. Достоевский и евреи // Заметки по еврейской истории : журнал. — 2002. — № 15.
  • Сканлан Д. Глава 6. «Русская идея» Достоевского // Достоевский как мыслитель = Dostoevsky the Thinker / Пер. с английского Д. Васильева и Н. Киреевой. — СПб.: Академический проект, 2006. — С. 192—221. — 256 с. — ISBN 5733103221.
  • Тороп П. Х. Достоевский: логика еврейского вопроса // Достоевский: история и идеология. — Тарту: Tartu ulikooli Kirjastus, 1997. — С. 23—55. — 170 с.
  • Туниманов В. А. Комментарии // Собрание сочинений : в 15 т. / Достоевский Ф. М.; Ред. Н. Ф. Буданова, В. А. Туниманов. — Спб. : Наука, 1995. — Т. 14.
  • Туровская М. Еврей и Достоевский // Зарубежные записки. — 2006. — № 7.
  • Уильямс Р. Достоевский: Язык, вера, повествование = Dostoevsky: Language, Faith and Fiction / Пер. с англ. Н. Пальцев. — М.: РОССПЭН, 2013. — 295 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-8243-1556-1.
  • Шраер М. Д. Достоевский, еврейский вопрос и «Братья Карамазовы» // Достоевский и мировая культура : альманах. — СПб.: Серебряный век, 2006. — В. 21. — С. 150—171. — ISBN 5-902238-26-9.
    • Shrayer, Maxim D. Dostoevsky, the Jewish Question, and „The Brothers Karamazov“ (англ.) // Slavic Review. — 2002. — Vol. 62. — № 2. — С. 273—291. Expanded version reprinted as: Shrayer, Maxim D. The Jewish Question and The Brothers Karamazov (англ.) // Ed. Robert Louis Jackson. A New Word on The Brothers Karamazov. — Evanston: Northwestern University Press, 2004. — С. 210—233.
  • Штейнберг А. 3. Система свободы Ф. М. Достоевского. — 2-е (репринт), ИМКА-Пресс, 1980. — Берлин: Скифы, 1923. — 145 с.
  • Штейнберг А. 3. Достоевский и еврейство / Под ред. Д. П. Святополк-Мирского, П. П. Сувчинского, С. Я. Эфрона и при ближайшем участии Алексея Ремизова, Марины Цветаевой и Льва Шестова // Версты : журнал. — Париж: Типография: Imprimerie de Navarre, 1928. — В. № 3. — С. 94—108.
  • Cassedy, Steven 3. Belief Is Contextual // Dostoevsky's Religion. — Stanford: Stanford University Press, 2005. — P. 67—86. — 224 p. — ISBN 978-0804751377.
  • Frank, Joseph Chapter 16. The Jewish Question // Dostoevsky: The Mantle of the Prophet, 1871—1881. — Princeton: Princeton University Press, 2003. — Vol. 5. — P. 301—319. — 800 p. — ISBN 0691115699.
  • Goldstein, David Dostoïevski et les Juifs. — Gallimard, 1976. — 340 p.
  • Goldstein, David Dostoyevsky and the Jews / Foreword by Frank, Joseph. — 1st originally in French in 1976. — Austin: University of Texas Press, 1981. — 231 p. — ISBN 0292715285.
  • Ingold, Felix Philipp. Dostoevskij und das Judentum. — Frankfurt am Main: Insel Verlag, 1981. — 291 S. — ISBN 9783458147572.
  • Katz Michael R. Once More on the Subject of Dostoevsky and the Jews (англ.) // People of the Book: Thirty Scholars Reflect on Their Jewish Identity. — University of Wisconsin Press, 1996. — С. 231—244. — ISBN 0299150143.
  • McReynolds, Susan Redemption And The Merchant God: Dostoevsky`s Economy Of Salvation And Antisemitism. — 1st. — Evanston, III: Northwestern University Press, 2008. — 241 p. — (Studies in Russian Literature and Theory). — ISBN 0810124394.
  • Morson, Gary Saul. Dostoevsky's Anti-Semitism and the Critics: A Review Article (англ.) // The Slavic and East European Journal. — American Association of Teachers of Slavic and East European Languages, 1983. — В. No. 3. — С. 302—317. — DOI:10.2307/307858
  • Rosen, Nathan. David I. Goldstein. Dostoevsky and the Jews (англ.) // Dostoevsky Studies. — Toronto: International Dostoevsky Society, 1982. — С. 201—204.
  • Rosenshild, Gary Part Three: Dostoevsky // The Ridiculous Jew: The Exploitation and Transformation of a Stereotype in Gogol, Turgenev, and Dostoevsky. — Stanford: Stanford University Press, 2008. — P. 131—194. — 264 p. — ISBN 978-0-8047-5952-6.
  • Vassena, Raffaella. The Jewish Question in the Genre System of Dostoevskii's "Diary of a Writer" and the Problem of the Authorial Image (англ.) // Slavic Review. — 2006. — Vol. 65. — № 1. — С. 45—65. — ISSN 0037-6779. — DOI:10.2307/4148522

Ссылки[править]

Dostoevsky.jpg
Романы

Бедные людиУниженные и оскорблённыеПреступление и наказаниеИгрокИдиотБесыПодростокБратья Карамазовы

Повести и
рассказы

Двойник | Записки из Мёртвого дома | Как опасно предаваться честолюбивым снам | Роман в девяти письмах | Село Степанчиково и его обитатели | Господин Прохарчин | Хозяйка | Белые ночи | Ёлка и свадьба | Ползунков | Слабое сердце | Чужая жена и муж под кроватью | Неточка Незванова | Маленький герой | Дядюшкин сон | Честный вор | Петербургские сновидения в стихах и в прозе | Скверный анекдот | Крокодил | Записки из подполья | Вечный муж | Бобок | Мужик Марей | Столетняя | Кроткая | Мальчик у Христа на ёлке | Сон смешного человека

Публицистика

Петербургская летопись | Зимние заметки о летних впечатлениях | Дневник писателя | Два самоубийства | Из дачных прогулок Кузьмы Пруткова и его друга | Маленькие картинки | Маленькие картинки (в дороге) | Речь Достоевского о Пушкине

Персонажи

Родион Раскольников | Соня Мармеладова | Князь Мышкин | Парфён Рогожин | Иван Карамазов | Алёша Карамазов | Дмитрий Карамазов | Грушенька Светлова | Смердяков | Великий инквизитор

Переводы

Евгения Гранде (роман О. де Бальзака)

Связанные статьи

Музеи Ф. М. Достоевского | Адреса Ф. М. Достоевского | Петербург Достоевского | Михаил Достоевский | Андрей Достоевский | Памятник Достоевскому (Москва, РГБ) | Памятник Достоевскому (Тобольск) | Достоевистика | Достоевский и евреи | «Преступление и наказание» в массовой культуре | Русская идея | Смерть русского помещика | Крокодил (мультфильм)