Политизация эстетики

Политизация эстетики — привнесение политики в эстетику.

Проблемы определения[править]

Что если посмотреть на политизацию эстетики через призму художественного треугольника?^[1] Если взять процесс политизации как рецепиента, эстетику как автора, то собственно то, что мы сейчас имеем — продукт политизации эстетики («политизированная эстетика») — будет произведением. Эстетика перестаёт быть хозяином смысла, в процессе политизации создаётся новый объект — творит уже политика. Эстетика не удаляется совсем, она просто уже не занимает лидирующей позиции. Эстетика как автор умирает в том смысле, что она уже не руководит процессом и результат (произведение) не зависит от неё целиком и полностью.

А что если политизация эстетики (правильнее наверное говорить о продукте этого процесса) — это просто новый современный вид искусства? Если при рассмотрении политизации эстетики мы помним о таком понятии как неклассическое искусство, то почему бы, наверное, и нет — почему бы не принять всё это за новое искусство. Такой вид нового искусства может не нравиться, но всё же может являться искусством.

Политизация эстетики и эстетизация политики[править]

Рансьер[править]

О политике и эстетике речь идёт у Жака Рансьера — французского политического теоретика и философа. Он определяет политику (иначе говоря, — политическое событие) как нечто возникающее, когда люди совместно участвуют в создании эстетического объекта.

У Рансьера выделяются два важных (и, собственно, основополагающих) понятия: несогласие и равенство.^[2] Несогласие — это конфликт между людьми, когда в разговоре они и понимают, и одновременно не понимают друг друга (это заложено в человеческой природе). Люди ведут речь об одном и том же, но могут иметь в виду совсем разное (отсюда и может возникнуть непонимание). Такая двусмысленность проявляется не только в словах, в речи человека, это уже заложено в самой природе человека.

Предметом и условием политики является равенство. Равенство у Рансьера оказывается хотя и необходимым, но недостижимым. Получается тогда некоторая спорная ситуация: человеческая природа предполагает двойственность (а отсюда и проблему непонимания), но существует равенство как идеальная модель, к которой необходимо стремиться и которая, несомненно, требует внимания.

Рансьер также ведёт речь о том, что политика разделяет чувственное с практиками искусства. Эстетический (попытка связать то, что видится и то, что говорится) и политический (попытка связать то, что видится и то, что может быть сказано) дискурсы — несовместимые. Тем не менее, у Рансьера прослеживается мысль о том, что они имеют единую основу и тесно связаны. Почему можно говорить о политизации эстетики и эстетизации политики: и один, и другой процесс могут быть связаны с несогласием (двойственностью смыслов, недопониманием). Несмотря на это, они же оба (процесса) стремятся к равенству (единому пространству эстетики и политики) — практически невоплотимому.

Гройс[править]

Б.Гройс замечает то, что раньше политика и искусство чётко разграничивались, сейчас — нет (нет такого разграничения, граница оказывается размыта). Искусство, хотя и было применимо в обыденной человеческой жизни, но было независимо, автономно. Имело место чёткое разграничение сфер проявления и влияния.

С течением времени искусство теряет свои бесспорные силу и влияние. Искусство получается отчуждённым, изолированным, отдалённым от своей истинной, первозданной природы. Отсюда, как имеет место процесс политизации эстетики, так одновременно происходит и эстетизация политики.

Если нельзя (или, по крайней мере, очень сложно) разграничить эти две сферы — политики и эстетики — то можно говорить о вышеназванных двух процессах нераздельно.